— Ведёрко
принести? — заботливо уточняет Саша.
— Себе
принесите. Ещё растаете на солнышке от ванильности, — прошествовав мимо, Тим
теряется за закрытой калиткой, а я готова от стыда сквозь землю провалится. Там
солома, тут солома, одно направление, слишком довольный собой Нечаев — два и
два сложить несложно.
— Не
спрашивай, — прошу я, чувствуя замершую на спине Сашину руку.
— Не
спрашиваю. Пока что. Пошли, там родители выбирают начинку для торта.
— Только не
безе.
— Вот ты им
это и скажи. Меня не слушают.
***
Стою в своей
комнате возле распахнутой дверцы шкафа, задумчиво разглядывая свадебное платье
на вешалке. То самое, что выбрал Тимофей. Потому что оно... действительное
идеальное. Именно то, что я бы для себя и хотела. Он знает. Всё знает. Опускаю
глаза, крутя кольцо на пальце.
"Белое.
Исключительно белое".
Снова в
точку. Красное и жёлтое золото — не моё. Я люблю именно белое. Даже крестик на
шее из белого. И серёжки на мне в виде тонких веток с брюликами на листочках
тоже белые. Серёжки, которые подарил мне Тима в последнюю нашу поездку всей
дружной компанией в Дубаи.
Я не хотела
их принимать, но забирать подарок категорически отказались. Тайком впихнули в
мой чемодан, о чём я узнала случайно после приезда. Какое-то время они так и
лежали в бархатной коробочке на комоде, соблазняя, а потом я всё же поддалась.
Потому что очень уж красивые.
Саша,
конечно, не знает, чей это подарок. Вряд ли ему было бы приятно узнать правду.
По сути, он много чего не знает, как и практически не интересуется моей жизнью
в хаусе. Для него всё это детский сад и глупость застрявших в пубертатном
периоде подростков. Обижаться глупо, большая половина населения считает так же,
на его же мнение накладывается ещё и отпечаток выбранной профессии.
Мы знакомы с
ним... да с первого дня моей жизни. Как только пищащий кулёк привезли из
роддома. Саше тогда уже было пять, а наши родители хорошо дружили и, за неимением
альтернатив, частенько оставляли меня под присмотром бабы Клавы — работу после
декрета никто не отменял. Баба Клава очень меня любила, как родную внучку.
Саша тоже
всегда хорошо относился: развлекал, игрался, невинно прикалывался над малявкой,
но другим не позволял и пальцем тронуть. Все знали — обижать меня нельзя, иначе
он любому уши выкрутит и местами поменяет. Так и росли, проводя почти всё
свободное время вместе, пока он не поступил в военное училище и не уехал из
деревни.
Столько слёз
было по первой пролито, не сосчитать. Это ж я и защитника сразу лишилась, и
лучшего друга. Редкие встречи на каникулах ситуацию не спасали. Прежнее общение
сходило на нет, общих интересов становилось всё меньше, да и разница в возрасте
стала заметной. Когда моей единственной радостью ещё были мультики по телеку, у
него уже свидания начались.
Как
говорится, каждый пошёл своей дорогой... До моего пятнадцатилетия. Тогда всё и
изменилось: подросшим сознанием я впервые увидела в нём красивого парня, за
которым бегали, высунув языки, все местные девчонки. В военной форме,
привлекательный, хорошо сложенный, милый, обходительный и с волшебной улыбкой,
разящей наповал...
В то лето,
что мы оба провели здесь, снова полились горькие слёзы. На этот раз от обиды за
то, что он продолжает видеть во мне всё ту же маленькую девочку, не желая
понять, что та выросла и впервые в жизни влюбилась. Лишь за несколько дней до
его отъезда я не выдержала и первой призналась ему во всём, терять-то было уже
нечего. А Саша...
