– Да, – отвечаю, – 42Б. Черная дверь.
Только когда они останавливают запись, я осознаю, что рыдаю. Слезы беззвучно льются по моему лицу, собираясь в лужицу на столе, капля за каплей, когезия и адгезия. И вдруг я перестаю сопротивляться, меня охватывает скорбь. Блэйк и Конвэй секунду молчат, а затем я слышу скрежет стула по полу – это Конвэй встает.
– Хорошо, мистер Шют, мы продолжим расследовать это нападение. Проверим ваши слова о том, где вы находились во время нанесения травм мистеру Сквайру, и я дам разрешение на проведение судмедэкспертизы в отношении ваших вещей. Пока же вас отпускают под залог на время расследования. Вам нужно сообщить адрес, по которому будете пребывать.
Смотрю на Конвэя.
– Адрес?
– Мы всегда можем оставить вас в следственном изоляторе, если хотите, сэр.
Его глаза уже больше не излучают ни частички того добра, которое я, как мне раньше казалось, в них заметил.
Блэйк бросает на него жесткий взгляд, а затем поворачивается ко мне и мягко уточняет:
– Есть хоть кто-то, у кого вы могли бы остановиться? На время?
Задумываюсь на мгновение – никого.
– Нет, – отвечаю я.
Меня молча отводят в камеру. Когда дверь закрывается, я успеваю выкрикнуть Блэйк:
– Сколько вы меня еще тут продержите?
Задвижка со стуком открывается.
– Мистер Шют, нам нужен адрес. Если вы его не дадите, мы никак не можем быть уверены, что найдем вас, когда вы нам понадобитесь.
Мое сердце ускоряется.
– Вы не имеете права держать меня здесь.
– Не имеем. Все время – нет. Но без адреса мы имеем право задержать вас, пока суд не определит залог. И скажу честно, мистер Шют, без адреса ваши шансы крайне малы.
– Стойте, – в отчаянии взываю я, – а если у меня нет никакого адреса, что, по-вашему, я должен делать?
– Если у вас нет адреса, то что, по-вашему, могу сделать я? – переспрашивает она и закрывает задвижку.
Когда закрываю глаза, эти стены бесшумно надвигаются на меня, грозя раздавить. Но стоит резко открыть глаза, как они вмиг беззвучно возвращаются на место. Их не подловить. И не остановить.
На этот раз, открыв глаза, я их больше не закрою. Воздух здесь затхлый, пахнет средством от насекомых. Вдыхаю, и подкатывает легкая тошнота. Пора отсюда выбираться. Воздух там, снаружи, лишь в нескольких футах – чистый, свежий, влажный, ароматный. Холодный февральский воздух.
Хотя февральская ночь вовсе не предел мечтаний. В воздухе лед, и все, что ни надето на человеке, промерзает за считаные минуты. Но как только от холода начинает колоть пальцы, все остальное в мире теряет важность. И это хорошо. Пора отсюда выбираться. Я и часу еще здесь не протяну, не говоря уж про день или больше. Этот день точно станет моим последним.
От усталости закрываю глаза, а когда открываю, вижу, как потолок быстро возвращается на место. Еще секунда, и стало бы слишком поздно. Меня бы расплющило.
Когда я увидел, что он подмял ее под себя, то мог бы что-то сделать.
Сажусь. Если быстро поморгать, в складках темноты появляется она, ее лицо теперь знакомо.
– Отпусти меня! – кричу я. – Отпусти!
В голове снова стучит. Если позвать доктора, он, может, объяснит им, почему меня следует выпустить и как, оставшись здесь еще хоть ненадолго, я весь проржавею изнутри. Скоро задвижка откроется, и они проверят, жив ли я. Если в этот момент закричать, поможет ли это выбраться?
Минуты капают медленно.
Слышу за дверью шум. Готовлюсь закричать, когда дернется задвижка, но вдруг открывается вся дверь целиком. Свет ослепляет, и я прикрываю глаза ладонью.
