— Давай не будем ссориться… — прошептал он, пройдясь пальцами по руке к плечу. — Выступление, соревнования — какая разница?
Эта лёгкость, с которой он лгал и юлил, раздражала.
— Наша дочь старается, из кожи вон лезет, чтобы добиться твоего признания, а ты спрашиваешь: какая разница? — прорычала я. — Разве так можно?
— Чего ты хочешь добиться этими претензиями?!
— Внимания, Эд. Я хочу добиться от тебя внимания к дочери! Ко мне… Может, наконец-то, между увлечениями и семьёй пора выбрать семью?
Сказав это, я от растерянности закусила губу. Мои слова казались слишком очевидными, слишком необдуманными... Но вымолвленного было не вернуть. Поэтому я решила идти до конца.
— Работа, футбол, посиделки с друзьями — ты совершенно забыл про нас. — Я постаралась снизить градус своего накала. — Я настолько отвыкла от твоего внимания, что готова ревновать даже к обычному тренеру! Это невыносимо, Эд. Просто невыносимо…
У меня получилось не только увести разговор от наших объятий с Макаром, но и первый раз оставить мужа виноватым. И это чувство превосходства настолько пришлось мне по душе, что я лишилась страха.
Мы продолжали напряжённо молча смотреть друг на друга, не решаясь дальше ссориться. И я не знаю, сколько бы мы так простояли, если бы не Николь, голос которой послышался со стороны лестницы.
— Мамочка, ты скоро? Я заждалась тебя…
— Уже иду, милая, — ответила я, не сводя пристального взгляда с мужа. — Уже иду…
С нашей ссоры прошло три дня.
Всё это время мы практически не разговаривали. Нет, Эд пытался помириться, даже несколько раз порывался обнять меня, склонив к физической близости, но теперь я была непреклонна.
Мне претила мысль о том, что мы можем помириться, — хотелось как можно дольше растянуть суровое молчание. Я даже ночевала в гостевой спальне, показывая всю силу своего настроя.
— Ты до сих пор обижаешься на меня? — Эд зашёл в ванную, когда я утром чистила зубы.
— Да, — выплюнув пасту, ответила я. — Поэтому ты не мог бы выйти…
— Не мог бы. — Подойдя со спины вплотную, он обнял меня за талию и положил ладони на живот. — Почему ты такая суровая? Это я должен на тебя злиться.
— Ты? — усмехнулась я, смотря на Эда в зеркало. — Правильно…Мне стоило упасть, сломать себе руку, ногу, изувечить лицо. Наверное, тогда ты был бы счастлив.
— Не переиначивай мои слова. — Эд положил подбородок на моё плечо. — Я благодарен Николаеву, что он не позволил тебе пострадать. Но ему не стоило так крепко прижимать мою, — муж отчётливо выделил это слово, — жену к себе.
Конечно же. Как я раньше этого не поняла… В тот момент его поведение не было ревностью, страхом меня потерять. Это было лишь чувство собственничества, желание беспрекословно владеть мной, болезненная жажда власти. Он не видел во мне драгоценную женщину… Просто удобную вещь рядом.
— А тебе не стоит так близко общаться с Еленой Павловной, — опёршись на раковину, холодно ответила я. — Иначе твоя, — я тоже выделила это слово, — жена может усомниться в нашей любви.
Его ладони на моей оголённой коже обжигали. Тяжёлое дыхание, предельная близость и испытывающий взгляд — всё, что недавно заставляло трепетать, сейчас претило. И это отвращение было настолько сильным, что я еле сдерживала желание отвесить мужу крепкую оплеуху.
— Мне никто, кроме тебя, не нужен, — прошептал Эд, практически касаясь губами уха. — Слышишь? Никто…
Я чувствовала, как возбуждён муж, знала, что он хочет овладеть мной прямо сейчас. Его холодные пальцы медленно спускались к бедру, прокладывая неприятную дорожку из мурашек.
