Продрогший Погадаев выпил кружку одеколона и, обливаясь слезами, все рассказал другу.
– Повезло тебе, Погадаев, – смеясь, сказал истопник.
– Почему? – недоуменно переспросил Погадаев, надеясь, что истопник завидует тому, что он женится.
– Потому, что с бля. ю ты был, с воровайкой…
– Да как ты смеешь? – вскричал Погадаев и кинулся на близкого друга.
Однако тот с детства знал дзюдо и без труда справился с участковым.
– Иди лучше спать, – сказал он и подтолкнул Погадаева к печке. Сам он погладил по спине крыску, принимавшую участие в свалке, и подлил ей в блюдечко одеколона, не забыв по обыкновению и себя.
А Погадаев ворочался, ворочался на печке и, сося укушенный Машкой палец, думал: «А что, все может быть».
– Ты, му. к, – вдруг пьяно пробормотал истопник, – слышь, у нее наколки были?
Погадаев негодующе засопел и не ответил. Через некоторое время истопник захрапел.
Проснулся Погадаев от какого-то странного зуда между ног. Казалось, комары налетели в штаны и кусают нещадно.
Погадаев слез на пол и, отодвинув заслонку, снял брюки. То, что он увидел, было свыше его сил: мириады каких-то насекомых, похожих на черные абажурчики с беленькими кисточками ножек, суетились, поминутно скрываясь в волосах и вновь выбегая на свет. Это походило на муравейник, живущий своей жизнью, и Погадаев застонал.
Проснулся истопник и, обложив милиционера площадным матом, никак не свойственным сыну действительного статского советника, приковылял к Погадаеву.
– Брить! – безапелляционно констатировал он.
Погадаев покорно взял станок с лезвием, которым брились не менее трех поколений Муромцевых и, превозмогая жуткую боль, сбрил между ног все волосы и, по совету истопника, для верности обильно полил керосином.
– Теперь сдохнут, – убежденно сказал истопник и моментально уснул.
«Так вот она какая, первая любовь», – размышлял Погадаев, морщась от нестерпимого жжения в паху.
Так прошло несколько часов. Но странно, зуд не унимался, а, напротив, становился все сильней и невыносимей. Не в силах больше терпеть Погадаев слез и снова наклонился над печкой.
Рассерженные, со сверкающими лютой злобой очами, насекомые предстали взору Погадаева.
– А, гады! – воскликнул, отшатываясь, Погадаев.
В это время из печки выпал уголек и упал на пропитанные керосином галифе участкового. Погадаев не успел охнуть, как пламя охватило его. Помня наставления замполита, Погадаев бросился на пол, сдернул галифе и швырнул прочь. Кто мог знать, что они упадут в опилки, которые Муромцев хранил на подстилки для крыс? Они вспыхнули моментально.
Проснувшийся истопник крикнул: «Ай!» – и первым делом открыл клетки со своими любимцами.
Жуткое зрелище преисподней возникло на месте котельной. Гудящее пламя, воняя керосином и одеколоном, разбрелось по углам, сжирая все на своем пути. Обезумевшие животные с визгом носились по полу в поисках выхода.
Истопник с лопатой в руках, с волосатой шевелящейся грудью, был подобен Вельзевулу.
Рядовой черт Погадаев, с обгоревшей промежностью, плясал на месте.
Сами видите, это был настоящий ад.
Когда через два часа приехали пожарные, они увидели на месте новенького трехэтажного общежития только небольшую кучку головешек на подталом снегу и вокруг нее – хоровод милиционеров в голубом форменном белье, ежившихся от холода и постукивавших ногой об ногу, как на остановке автобуса. Тем не менее они окатили их ледяной водой и умчались, завывая сиреной, восвояси.
