– Сай, красавица моя, что случилось? – серые глаза с лучиками морщинок смотрели так взволнованно, что я устыдилась своего порыва. Побеспокоила старика, он теперь всякого надумает… Вот, ушла с праздника, в рваном платье, да и вообще, краше на погребальный костер кладут. Впрочем, правда будет страшнее любого его предположения. Что же мне ответить?
– Я…
– Что бы ни случилось, ты можешь мне рассказать, – несмотря на возраст, голос деды никогда не дрожал расстроенной лютней – напротив, окутывал теплом и надежностью. И с нравоучениями он никогда не лез, если видел, что я сполна отхватила наказания. Но что бы он сказал сейчас, если бы услышал подтверждение его любимых слов – о том, что люди эльфам не ровня. Если бы узнал, что сбылись его страхи. Он всегда обо мне заботился, а я о себе позаботиться не смогла.
Закрыв дверь, заперла ее тяжелым засовом.
– Меня выбрали в золотую дюжину. Многим это пришлось не по нраву, – лучше всегда начать с правды или полу-правды, это я поняла еще на первом курсе, когда школьные интриги только начали затягивать в свой водоворот, – я повздорила с подругами…
Дед натянул пониже один из многочисленных вязанных колпаков, коими его регулярно снабжала одна знакомая торговка, и тяжело вздохнул. Под шапкой он прятал гладкий череп и серебристые татуировки на висках, источающие мягкий свет – как я ни пыталась выведать, откуда такое диво дивное, деда всякий раз переводил тему.
– Всегда говорил, что друзья познаются и в горе, и в радости. Особенно, в радости, – Фрайт заковылял к столу, насколько позволяла хромота, – если тебя жалеют несчастного, еще не значит, что порадуются успехам.
Укол совести проник под ребра – Лили не такая. Но что еще я могла сказать? От правды у него сердце откажет.
– Ничего, все будет хорошо, – я придвинула соседний стул, – скоро уеду в Селестар, начнется новая жизнь.
– Молодец, девочка, – дед встал за любимым бочонком, – плеснуть тебе? Все-таки сегодня твой праздник.
– Не откажусь, – надеюсь только, приступа за кружкой медовухи не последует. Из-за одной точно не будет – тот снарр появился, когда я прикончила пять. Снарр… чем дольше тикал часовой механизм на стене, тем чаще мысли возвращались к нему. Зачем могло понадобиться яйцо грифона? Пройдет полвека, прежде чем магическое создание войдет в силу и сможет служить. И как он собрался его обучать? Он же не наставник! О том, что малыша может постичь какая-нибудь совсем ужасная участь, я старалась не думать. Да и какой в этом смысл? Еще меньше, чем в желании завести личного грифона. После энной кружки мысли пришли к общему знаменателю – людям никогда не постичь эльфийских помыслов.
– О чем задумалась?
Вопрос выдернул из сладкой полудремы. Было так хорошо сидеть в янтарном свете масляной лампы, за гладко выскобленным столом, в неге и безопасности – вот бы остановить этот момент! Но нет…
– Да так, вспомнила, что самка грифона яйцо снесла.
– Опять налоги поднимут, – деда закинул в себя очередную кружку и вытер короткую седую бороду.
– С чего бы?
– Да выборы, забери их тьма. А, ты ж тогда еще ребенком была, не помнишь… Грифон высиживает птенца раз в пятнадцать лет.
– Знаю, – перебила я – разговор был откровенно скучным. Никогда бы не позволила себе подобной вольности, особенно с дедой, но алкоголь дурманил голову. Еще бы мне не знать, мне, одной из лучших учениц!
– Знаешь, да не все, – дед хлопнул кружкой по столешнице, умудрившись ни капли не расплескать, – рождение грифона – знак, что пора переизбираться Совету наместников. Предвыборная кампания официально начинается, когда птенец впервые подает голос. Кричит эта зверюга почище петуха, я тебе скажу.
