Не то чтобы я подозревала, что меня собираются по-тихому прикопать в лесу, но на душе полегчало. Осталось прояснить ма-аленький, но принципиальный момент.
– А чего сразу не предупредили о нечисти и трупах? И о прочих неидентифицируемых непонятках?
– А ты бы тогда пошла ночью в лес?
– Нет, конечно!
– Вот поэтому и не предупредили.
Дальше шли молча. Елистрат всё так же, не открывая рта, срезал ветку, обчистил мелкие веточки и листочки и протянул мне гладкую палку в палец толщиной. Шагать стало легче. Вообще лес, на удивление, ухоженный, что ли. Ни бурелома, ни бурьяна. Света от головешки вполне хватает для комфорта.
– Леший смотрит, – пожал плечами Елистрат, с которым я поделилась наблюдением, не выдержав тишины. – Ну и по Тропам идём.
И снова замолчал.
– Стой! – Я остановилась и прислушалась. Уже минут пять до меня доносился какой-то постепенно нарастающий шум, похожий на шум водопада. Но откуда водопад в лесу? – Ты слышишь?
– А ты про это? – Елистрат на мгновение замер и махнул рукой. – Сейчас увидишь, пошли. Заскочим в ещё одно место и домой. А там решим, что делать. Может, Бальтазар умное чего присоветует в кои-то веки.
И больше ничего не объясня пошёл вперёд.
Постепенно деревья совсем расступились, и мы вышли к небольшому пруду с вытекающим из него ручьём. Или как правильно называлась это место? У самого края стояла водяная мельница, кажется, старая и совсем заброшенная. Окошки не светятся, никого нет. Хотя, может быть, все просто спят. Колесо стояло, и вода стекала с него всё с водопадным звуком. На поверхности прудика отражался светлый кругляшок луны, а лягушачий хор подквакивал особо басовитому солисту из ближайших камышей. Или это был рогоз? А не важно, всё равно не разбираюсь, и в темноте не видно.
– Нам сюда, – богатырь уверенно завернул к мельнице. Меня кольнуло нехорошее предчувствие. Вот зуб даю, что-то тут нечисто. Я подняла руку с головешкой и прочитала едва различимую табличку над дверью: «Корчма “Старый млин”».
Да вы прикалываетесь, что ли?
– Елистрат, нет, я не хочу туда идти! – Я рванула вперёд, пытаясь прикрыть телом дверь, но не успела. Богатырь распахнул её во всю ширь: изнутри вырвался поток света и разноголосый говор, перекрываемый только надрывной жалейкой. Он шагнул внутрь, и разговор моментально стих. Даже жалейка поперхнулась на полуноте и ушла в противный скрип.
Я мысленно перекрестилась и нырнула следом. Оставаться одной на пороге было глупо и страшно. Уже лучше вместе с Елистратом. Не съедят же меня в самом деле? Не съедят, правда? Ну правда же?
Прекратившийся гомон возобновился с новой силой.
Внутри нашлось маленькое помещение с небольшими тёмными окошками, у дальней стены грубо сколоченная барная стойка или прилавок – я даже затруднилась определить видовую принадлежность этого стола, на стене за баром полки для бутылок.
Маленькое-то маленькое, но явно больше, чем выглядит снаружи.
Народу полно, у стены стояли два длинных стола с лавками, забитые непонятными мутными личностями. Вот встретишь в тёмном переулке кого-то из таких – обратно побежишь, как олимпийский спринтер.
Посередине тоже стояли два круглых стола тоже без посадочных мест, а в уголке – свободный маленький столик чуть больше табуретки.
Откуда-то снова стал доноситься меланхоличный звук пастушьей жалейки, но музыканты нигде не были видны. Хотя, может, просто не заметила.
