Вся эта страшная компания орала, гоготала и визжала на разные голоса, в общем, культурно отдыхала по полной в меру наличия этой самой культуры. Любой документалист удушился бы от радости при виде такой фактуры исторического кабака для отребья.
Над всем этим историческим и частично культурным слоем висела чугунная люстра на цепях с тусклыми свечами. Свечи стреляли и нещадно чадили, доводя гипотетического режиссёра документалок до полного умиления и продажи души.
Запах не просто соответствовал внешнему виду, он солировал. Я незаметно сунула нос в воротник и старалась дышать сильно через раз. На завсегдатаях висело всё подряд – от шелкового шарфика до всяких безделушек на поясах, от ножниц до… не знаю, что это, издали очень похоже на кадило. Я уже молчу про оружие. Кажется, здесь это обычное дело. Вон, Елистрат тоже не стесняется меч напоказ носить. В целом они напоминали шайку разбойников, идущих с нехорошего дела – на себе было всё, что успели вынести, но не успели загнать.
Елистрат щучкой ввинтился в толпу и, видно, чувствовал себя вполне комфортно. А я… если бы мой рукав не был зажат богатырскими пальцами, фиг бы я туда вошла!
При виде идущего напролом белобрысого и меня на буксире неблагородное общество как-то замолкало и съёжилось, пыталось отодвинуться от нас как можно дальше, старательно делая вид, что ничего такого не происходит.
А богатырь, я смотрю, тут в авторитете. Ну или за смотрящего. Не сильна я в таких понятиях. Но нас боятся – это плюс. В куче-куче минусов.
За прилавком торчал невзрачного вида мужичок в картузе и тёмном сюртуке. Взгляд мне его сразу не понравился: колючий, цепкий, как репейник, и будто масляный. Вроде ничего, стоит о прилавок опёрся, улыбается и разговаривает с каким-то то ли поздним забулдыгой, то ли мешком в шапочке – отсюда не видно с таким-то освещением, а взгляд так и шарит по окружающим. Увидев нас, мужичок заулыбался ещё шире, ещё противнее, и зазывающе поманил рукой. Мешок в шапочке благополучно растворился в толпе.
– Почёт дорогим гостям, – голос был под стать взгляду: елейный и противно прилипчивый, как дёготь пополам с мёдом. – Давненько вас в наших краях не было. Чем обязаны? Уж не знаю, чем угостить и посадить куда, радость-то какая… – он бормотал что-то ещё, шаря по мне совсем уж неприличным взглядом, а я всё ближе и ближе подвигалась к богатырю, пока совсем не впечаталась ему в спину.
– А давненько мы у тебя книги хозяйственные не проверяли, – мечтательно протянул Елистрат. – Чай, контрабанда опять? В жизни не поверю, что эти настойки ты сам в подвале гонишь. Или всё-таки гонишь? А что добавляешь? – и ткнул пальцем в стоящую за спиной трактирщика бутыль абсента с ядрёно-зелёным цветом застоялого медного купороса. Хозяин бутыли даже не дёрнулся, ещё шире улыбнувшись.
– Абижаешь, господин хороший, напраслину возводишь, – как-то неуловимо повёл плечами трактирщик. – А садитесь за стоечку. Не просто так же вы сюда пришли, не просто так на мою голову навязались.
Я моргнула и протёрла глаза – приметная зелёная бутыль будто растворилась, а на её месте стояла какая-то покрытая паутиной склянка.
Инстинкт самосохранения начал метаться, как кот в переноске: с одной стороны – бежать отсюда, с другой – бежать без богатыря ещё страшнее! А он, как назло, никуда не собирался.
Елистрат кивнул, оперся на прилавок и поманил трактирщика пальцем. Тот с готовностью наклонился.
