Однако самобранка сдюжила. Накормила-таки прожорливого дракона досыта. Тогда как сам дракон, едва я сообщила, что нам пора, на удивление бодро вскочил из-за стола и, торопливо засунув в рот последний блин, отрапортовал:
— Я готов!
Базилевса я на этот раз оставила дома — присматривать за поляной и следить за хозяйством. Пусть дракона он сам же мне и нагадал, однако по факту оказалось, что мой суженый ему по душе не пришелся. Так что я решила — пусть какое-то время они побудут порознь, тем более что за драконом следовало понаблюдать.
Как это ни странно, однако ходить по лесу Горыныч совершенно не умел. Вел себя как дикарь — постоянно шумел, сопел, пыхтел, громко топал, постоянно ворчал на выданные лапти и на то, что в них ему неудобно ходить. А на заповедной тропе змей так активно крутил головой, что я мысленно гадала, когда же она отвалится.
Сама тропа ничего особенного собой не представляла — просто узенькая дорожка в лесу, которую с двух сторон огораживали полупрозрачные стены. Если хорошенько присмотреться, то снаружи можно было рассмотреть смазанные силуэты деревьев, однако мелькали они настолько быстро, что чаще всего сливались в одну широкую полосу.
— Поразительно! — воскликнул Горыныч, опасно близко подойдя к краю тропки и всмотревшись в причудливо переливающуюся стену. — Какая красивая…
— Гор, не отставай.
— Она словно живая, — завороженно пробормотал змей в ответ, заставив меня беспокойно обернуться. — И даже как будто дышит?
— Горыны-ы-ч! Не стой на месте, на заповедных тропах нельзя задерживаться.
— А еще сверкает, как первый снег. Можно ее потрогать… Ай! Яга, ты чего дерешься?!
— Я кому сказала, чтобы ты никуда не лез? Хочешь без пальцев остаться?! — рыкнула я, отводя в сторону длинную тонкую хворостину.
— Нет, ну а что такого-то?! — возмутился он.
— Да ничего. Сунешься туда еще раз — отрежет тебе руки к Кощеевой бабушке, и заново они потом даже у дракона не отрастут!
— Что, правда?! — округлил глаза змей.
Я вместо ответа шлепнула его по упорно тянущейся к стене руке и, дернув за рукав, оттащила в сторону.
— А ну кыш отсюда! Первым теперь пойдешь. Так, чтобы я видела.
— Что, сразу нельзя было сказать? — засопел Горыныч, обиженно выпятив нижнюю губу.
— Я тебе еще дома сказала: вперед меня на тропе НЕ ЛЕЗТЬ! Что в этом было непонятного?! Или до тебя с первого раза не доходит? По сто раз повторять надо?!
— Злая ты, — буркнул Горыныч, отворачиваясь и послушно топая по тропинке дальше. — Фу, какая злая и сердитая!
А потом совсем тихо проворчал:
— Бабуся Ягуся…
— Что ты сказал?
— Ик! — вместо ответа на удивление громко икнул змей. — Точно бабуся. Только бабуськи бывают такими вредными… старые и страшные бабуськи-Ягуськи… Ик! Эй, ну сколько можно?! Как тебе не стыдно использовать на мне магию?!
Я для верности подтолкнула его в спину.
— Сам виноват. Я ведь предупреждала, чтобы ты не говорил обо мне всякие гадости.
— Я и не говорил. Только подумал…
— Ну вот и икай теперь. Благо ребра уже зажили, и это совсем не больно.
— Да?! — возмутился Горыныч, на мгновение обернувшись. — Тебе легко говорить… ик! А мне, между прочим, неприятно!
— Мне тоже. Но тебя это не останавливает, правда?
— Ик! — негодующе икнул парень и шумно раздул ноздри. — Ну почему ты такая гадкая, а? Ты… ик! Это вообще на мне работать не должно!
Я негромко фыркнула.
— Но работает же. Так что теперь я буду точно знать, когда ты подумаешь обо мне плохо.
