. В этой связи интересно отметить, что честность и честь даже выступали гарантиями коммерсанта, когда тот брал деньги в долг. В долговые расписки часто включались подобные условия: «В случае невыполнения обязательств не возражаю против публичного осмеяния», «В случае невыплаты долга позволяю назвать меня дураком» и прочее в таком же роде.
Я часто думал, имела ли правдивость в системе бусидо какой-то иной мотив, более высокий, чем храбрость. В отсутствие решительного запрета на лжесвидетельство ложь не осуждалась как грех, но порицалась как слабость, а будучи слабостью, считалась до крайности позорной. По существу дела, понятие честности столь глубоко запутано, а ее происхождение в латинском и германских языках этимологически настолько отождествлено с честью, что нам пора ненадолго прерваться и рассмотреть это качество в преломлении принципов бусидо.
Чувство чести, заключающее в себе живое осознание личного достоинства и ценности личности, было неотъемлемым для самурая, рожденного и воспитанного в понимании собственных обязанностей и привилегий своего рода занятий. Хотя японское слово, которым в наши дни обычно переводится слово «честь», использовалось не так широко, однако саму идею передавали такие понятия, как на (имя), мэммоку (лицо), гуай-бун (молва), которые соответственно приводят на ум – библейское употребление слова «имя», эволюцию термина «личность» (персона), ведущего свое начало от масок греческой трагедии, а также термин «слава». Доброе имя – репутация, «бессмертная часть личности, остальные части которой животные», – принималось как нечто само по себе ценное, любое покушение на его безупречность ощущалось как стыд, а стыд (рен-ти-син) был одним из основных чувств, которые воспитывались в юношах. «Над тобой будут смеяться», «Ты опозоришься», «Как тебе не стыдно?» – это был крайний способ повлиять на поведение виновного юноши. Подобные обращения к его чести задевали ребенка до глубины души, как будто он был «вскормлен» честью еще в утробе матери; ведь воспитание чести начинается еще до рождения, поскольку она тесно связана с сильным семейным самосознанием. «После распада семей, – говорит Бальзак, – общество потеряло фундаментальную силу, которую Монтескье называл честью». Да, чувство стыда представляется мне одним из первых признаков нравственного самосознания народа. Самым первым и наихудшим наказанием, которое понесло человечество за то, что отведало запретного плода, были, по-моему, не муки рождения, не терния и волчцы, а пробуждение чувства стыда. Мало можно найти в истории ситуаций, равных по напряжению сцене, где первая мать с тяжко вздымающейся грудью, дрожащими пальцами грубой иглой сшивает фиговые листки, которые собрал для нее сокрушенный муж. Первый плод непослушания так неотвязно цепляется за нас, как ничто другое. Вся изобретательность человечества в ремесле портного не сумела придумать такого передника, который бы как следует прикрыл наш стыд. Прав был тот самурай, который еще в ранней юности отказался идти на малейшую сделку с совестью: «Потому что, – сказал он, – бесчестье подобно шраму на дереве, который со временем, вместо того чтобы изгладиться, только увеличивается».
Конец ознакомительного фрагмента.
