Золочёные яблоки мягко мерцали в сумраке. Ласковая летняя ночь обняла сад. Тени пропитали каждую его пядь живою угольной чернотой, только эти тени вовсе не были страшны, не вызывали ужас, как случалось в Дремучем лесу, когда за каждым деревом мерещилось чудище с когтищами и зубищами. Напротив, темнота в царском саду мнилась чересчур ласковой, будто заколдованной. Она нашёптывала в самое ухо, словно напевала колыбельную, и в звуках этой колыбельной слышались шорох листвы и пение одинокого соловья где-то в глубине сада. Если бы не Иван с его бесконечными разговорами, Ярга бы точно давным-давно уснула прямо под яблоней. Она сидела напротив царевича, прислонившись к стройному яблоневому стволу, и слушала его истории о жизни во дворце.
Юноша оказался необычайно словоохотлив. Кажется, он мог болтать без умолку до рассвета, но Яргу это вполне устраивало. Впервые за долгое время она была сыта и довольна тем, где находилась. Да и общество велиградского царевича грело душу, манило сладостным обещанием провести с ним всю жизнь и вместе встретить старость, будучи не голодной сироткой, но настоящей царицей.
Одно лишь смущало Яргу: во всех историях Иван оказывался вящим героем, доблестным спасителем и могучим витязем, в то время как его старшие братья отдувались где-то на вторых ролях.
– …А как заманил водяной Петра в свой омут, тут мы с Василием и подоспели. И пока средний мой братец старшего вытягивал прямо за волосы, я с этим лысым чёртом и схватился, – живо рассказывал юный царевич, при этом очи его блестели заразительным задором. – Вообрази, голубка. – Иван пересел к девушке вплотную, одной рукой обнял её за плечи, а другой повёл пред собой, будто рисуя широким жестом поле брани: – Ледяная луна глядит сквозь рваные тучи. Берег вокруг скользкий и болотистый, в зарослях камыша мелкая нечисть копошится. Один мой брат другого с криками тянет из омута, а того будто что-то за ноги удерживает. А я отцовским мечом размахиваю так, что булат свистит, словно живой.
Ярга затаила дыхание, когда царевич прижал её к себе теснее. Она глядела на него во все глаза и не могла скрыть глупую счастливую улыбку, которая так и цвела на устах вот уже несколько часов кряду.
– А что же водяной? – спросила она, когда Иван повернулся, чтобы посмотреть на её реакцию.
– Пока он в воде находился, дотянуться я до него не мог. В родной стихии он слишком скор и опасен, но я быстро смекнул, как его перехитрить. – Царевич подался к девушке и лукаво прошептал: – Что я сделал, как думаешь?
Ярга замотала головой и выдохнула:
– Не ведаю. Что?
– Я стал кричать братьям, будто нашёл место, где его дочь-русалка хвост сбросила, и теперь сожгу его в отместку за то, что водяной решил Петра погубить. – Иван с довольным видом ухмыльнулся, наблюдая, как открылись от удивления уста Ярги. – Тут водяной и вылез на берег, за дочку испугавшись. Толстый, скользкий, страшный, как лупоглазая жаба, пузо громадное, всё бородавками покрытое, между пальцами – перепонки, в косматой бороде – гнездо пиявок.
