Девушка вздрогнула от отвращения, и царевич охотно погладил её плечо, будто успокаивая.
– А дальше что? – прошептала Ярга.
– Дальше я подпустил его, косолапого и неуклюжего, к себе поближе, а потом рубанул булатным мечом со всей силы. – Он жестом показал направление удара. – От пупа до грудины рассёк так глубоко, что все кишки наружу повылезали, а в кишках у него – одна тина. Ну а вторым ударом снёс ему башку, он даже испугаться не успел.
– Ох! – Зато Ярга успела испугаться. Возможно, немного преувеличенно, дабы обрадовать царевича.
– Как водяной дух испустил, сразу Василий Петра из омута и вытянул, будто тот из неведомого силка освободился. – Иван отвернулся, чтобы спрятать зевок. – Пётр одумался мгновенно, позабыл и свою русалку, и морские сокровища, которыми грезил, словно злые чары рассеялись.
– А русалка? – робко уточнила Ярга.
– А что русалка? – лениво переспросил Иван, а затем презрительно усмехнулся. – Сгинула эта ведьма сразу, как я отца её убил. Может, и не было её вовсе, а лишь колдовской морок водяного.
Ярга мысленно с ним не согласилась, однако вслух предпочла промолчать, чтобы не расстраивать «жениха».
В той деревне, где она выросла, говорили, что русалки – утопленницы, чьи судьбы до сих пор связаны с миром живых. Русалками становились утонувшие невесты или женщины, утопившие собственных детей. Дочерьми водяного они никогда не были, хоть и почитали хозяина ближайшего водоёма как родного отца, потому что тот о них заботился. Вот и та русалка, что очаровала царевича Петра, никак не могла оказаться дочкой водяного, но она точно не простила бы Петру того, что из-за него её добрый покровитель погиб от булатной стали.
Была у Ярги и ещё одна версия: русалку извели в тот же день, дабы снять наложенный ею на царевича приворот, и, вероятно, не менее жестоко, чем любую иную нежить. Возможно, заживо предали огню или заставили ступить на священную землю капища, чтобы она обратилась пеплом. Так или иначе, Иван предпочёл о правде умолчать.
То ли разговоры утомили его, то ли поздний час: взор царевича сделался замутнённым, а улыбка – мягкой и сладкой, как патока. Он не сводил глаз с Ярги, всё разглядывал её лицо, приблизившись почти вплотную.
– До чего же ты хороша, Ярга, весеннее солнышко, – тихо вымолвил он, растягивая слова, точно довольный кот. – Я подобных ясных очей ни у одной царевны не видел и никогда прежде столь гладкой кожи не касался.
С последней фразой он поднял свободную руку и медленно провёл тыльной стороной ладони по щеке девушки. Волнительно и неловко ощутила себя Ярга, потому и захихикала, как девчонка. Иван потянулся к ней без всяких предупреждений, чтобы заполучить поцелуй, да так и замер, не посмев коснуться устами её смеющихся губ. Ярга чуть наклонила голову и вкрадчиво осведомилась:
– А ты скольких царевен касался и в ясны очи заглядывал?
Иван усмехнулся в ответ. Он немного отстранился, но девушку из рук не выпустил.
– До чего же ты потешная девица. – Он как бы невзначай погладил её плечо.
– Разве? – Ярга вскинула брови.
– Я ведь царский сын, – напомнил Иван. – Мне многое дозволено, о чём иные и помыслить не могут.
– Например, сидеть под яблоней и сторожить неведомого вора, который искусно забирается в ваш сад каждую ночь? – съязвила она, а потом вдруг зевнула, прикрыв губы ладошкой.
Следом за ней зевнул и царевич. Улыбнулся, покачал головой.
