И правнучка прекрасная Рамзеса,
И колыбель, и эти тростники.
И рядом с милой, темноокой
И эта, старшая жена.
Вот с ней, и в близости далёкой,
Тебе и старость суждена.
Она суха, подслеповата,
Но вожделенною была,
Тебе подставлена когда-то,
И всё волнует эта мгла.
Ещё соперничают сёстры,
Язвят, перекликаясь зло,
И ревности столь много острой
В наследство детям перешло.
Смешались разных жён потомки,
Узнаешь эту в них и ту…
Вот памяти обрывок ломкий,
Вобравший свет и темноту!
Всё схорони и руки вымой
Струёй текучего песка!
И горечь мощи нелюбимой
Теперь пройдёт через века.
Когда Мессию заждались,
Признать случается в дурмане
Его сияющую высь
В хозяйственном Веспасиане.
Всю бездну предстоящих лет
Презрев, как марево пустое,
Завёл он платный туалет,
Как император, умер, стоя.
Конечно, жаден и тяжёл,
Того затмил он и задвинул,
Кто в это мир уже вошёл
И даже временно покинул.
«Господь был, в сущности, бродягой…»
Господь был, в сущности, бродягой,
Жарой и жаждою томим,
Когда апостолы ватагой
К странноприимцам шли за Ним.
И потемнел хитон от пыли,
Натёрлись от ходьбы ступни.
Ему хозяйки ноги мыли
И отвлекались от стряпни.
Но в той холмистой Галилее,
Где заводил Он речь свою,
Уютней было и теплее,
Чем в этом северном краю.
Здесь и в погибельные годы
Сияла ночь под Рождество,
И милостыньку нищеброды
Просили именем Его.
И на крыльцо, гремя веригой,
В предощущенье райских нег
Всходили с верой превеликой
И рыхлый стряхивали снег.
Я помню: при первом знакомстве со мной
Мою недалёкость Иуда
Облапил с улыбкой своей озорной.
Дана безвозвратная ссуда.
В лесах мне встречался апостол Андрей,
Однажды со мной Магдалина
В слезах говорила о жизни своей
И витиевато, и длинно.
На странные встречи мне в жизни везло,
Я видел, как часто на лица
Жестокие клейма кладёт ремесло,
И сызнова повесть творится.
Я знал Иисуса. В темнице семь лет
Провёл он за недонесенье.
И льётся, не меркнет немыслимый свет.
Я верю в его воскресенье.
Высокогорный гордый Хабеш
Порой дождей угрюм и вял.
Придёшь, так много не награбишь,
Сорвёшься с этих скользких скал.
Сухой жарою не без страха
В теснины взгорбленной земли
Вступали воины Аллаха
И в храмах летописи жгли.
Всё вновь встречали их лавиной…
Россией посланный поэт
Ночами слушал голос львиный
В предчувствии грядущих бед.
Была тверда и норовиста
Порода и князей, и слуг,
И тонкий профиль лицеиста
Средь грубых лиц являлся вдруг.
Был скуден край крутой, кремнёвый,
Но ангелы вились над ним,
И устоял Израиль Новый
И осрамился Новый Рим.
В испепеляющее лето
Воздетый на верблюжий круп
Не зря везли Ковчег Завета
Под гулкий грохот медных труб.
И, падая на красный иней,
Припомнишь в блеске снежных круч,
Как на иконе мрачно-синей
Спаситель чёрен и могуч.
Потёмкин зорко-одноглазый,
В алькове, Геркулес нагой,
Громивший стол с китайской вазой
И отворявший дверь ногой.
Какая русская натура -
Вельможа этот и вахлак,
Внимавшей грубой лести хмуро,
Стихи писавший кое-как!
Скучавший над французской книжкой,
Томимый замыслом своим,
Закусывавший кочерыжкой,
Брать присоветовавший Крым.
И не чуравшийся работы,
Возникшие из пустоты
Явивший города и флоты,
Овеществленные мечты.
Через Евксинскую пучину
Метавший молнии в Стамбул,
Нашедший быструю кончину
В степи Земфир и Мариул.
Успевший вовремя укрыться
Во всеобъемлющий Аид…
Его орудие царица
В отливках медных сохранит.
Всех превзошёл гигантов древних
Её возлюбленный герой.
Что жизнь прошла в его деревнях
