Язык, онтология и реализм - страница 39

Сирил еще раз булькнул утробно – на этот раз определенно рыгнул.

– Палач, говорят, добрейшей души был пес, золотое сердце… Мистер Генри плывет с нами, Сирил, – сообщил Теренс бульдогу, который по-прежнему прижимал меня к земле и обильно поливал слюной. – Как только загрузим лодку и договоримся с Джавицем. – Он щелкнул крышкой карманных часов. – Пойдемте, Нед. Без четверти двенадцать. Успеете еще наиграться с Сирилом.

Подхватив обе картонки, он двинулся к причалу. Сирил, видимо, решив помочь, слез с меня и потрусил обнюхивать корзину для пикника. Я, поднявшись, спас многострадальную поклажу и спустился вслед за Теренсом к реке.

Джавиц, воинственно скрестив руки на груди, стоял на причале у огромной груды вещей.

– Они думают, я разрешу им грузить лодку без оплаты! – возвестил он в пространство. – Но Джавиц этот фокус уже видел. – Он сунул мне под нос немыслимо чумазую ладонь. – Пятишесть.

Что подразумевалось под «пятишестью» (равно как и под упомянутой прежде «девяткой»), я мог только догадываться, поэтому вручил кошелек Теренсу.

– Вы расплачивайтесь, а я перенесу остальной багаж.

Забрав портплед и ранец, самостоятельно докатившийся до середины спуска, когда на меня прыгнул Сирил, я переправил их на причал. Сирил дружелюбно шествовал рядом.

Теренс уже стоял в облупленной темно-зеленой лодке с гордым названием «Виктория» на носу. Потрепанная, но вместительная – что хорошо, поскольку груда вещей на причале принадлежала, как выяснилось, Теренсу.

– Вот наша ласточка! – провозгласил он, принимая у меня портплед и засовывая под среднюю банку. – Загрузим в два счета – и в путь.

В два счета не получилось. Мы уложили багаж Теренса, состоявший из большого гладстоновского саквояжа, двух картонок, чемодана, трех корзин, деревянного ящика, жестянки, скатанных рулоном одеял и двух удилищ, на носу, а мой на корме. После этого для нас места в лодке не осталось, так что пришлось все вытаскивать и начинать заново.

– Нужен научный подход, – решил Теренс. – Сперва крупные вещи, а мелочь – между ними.

Так мы и поступили, начав с «гладстона» и закончив одеялами, которые раскатали и запихнули по углам. На этот раз посередине остался пятачок примерно с фут шириной. Туда незамедлительно плюхнулся Сирил.

Я уже хотел предложить оставить часть своего багажа на берегу, но не решился, поскольку не знал, что в нем.

– Эх, зря я не взял Доусона! – подосадовал Теренс. – Доусон – виртуоз погрузки.

Наверное, его лакей. А может, ручной енот.

– Когда собирал меня в Оксфорд, каким-то чудом уложил все наши с Сирилом пожитки в один-единственный кофр, да еще и место осталось. С другой стороны, тогда пришлось бы сейчас грузить и его вещи. И его самого где-то сажать. – Теренс окинул багаж задумчивым взглядом. – Может, если, наоборот, начать с мелочей…

В конце концов я подал идею подмазать Джавица еще одной девяткой (сколько бы это ни было), и пусть он попробует. Он попробовал, безжалостно распихивая и уминая все без разбора под непрекращающееся монотонное бурчание.

– Так и надо, так и делайте – промурыжьте Джавица полдня в ожидании платы, – ворчал он, заталкивая ранец под банку, – а потом пусть еще и посудину загрузит, словно он вам лакей. А сами стойте, глазейте, как парочка баранов.

Мы глазели. Я по крайней мере. Оторваться от этого зрелища было невозможно. Вот уж из кого хватку и свирепость никто не вытравлял – я надеялся лишь, что в багаже нет ничего хрупкого или бьющегося. Сирил, изгнанный на берег, снова принялся обнюхивать корзину для пикника, в которой, наверное, находилась провизия. Теренс, взглянув на часы, поинтересовался, не может ли Джавиц поторопиться – что, на мой взгляд, было крайне опрометчиво.