Но случалось, конечно, что он вдруг замирал, дослушивая песню да конца, не проронив ни слова. Не помню, чтобы у него были претензии к Кобзону, Гвердцетели или Антонову, например. Большим и шумным событием, помню, была трансляция нового хита Серёжки Зверева «Алла». Извините, но я пропущу абсолютно все варианты этих мерзостей и похабщины. Скажу только, что самым высоким рейтингом у нас пользовался наиболее популярный его вариант «Что ты делаешь с калом?..» Гадость, одним словом, что и вспоминать не нужно…
Уже будучи в госпитале, в забытьи туберкулёзной горячки Андрюха трясся по-собачьи и бормотал куда-то торопливо вверх про город Виноград. На вопросы он уже вовсе не отвечал, а говорил быстро и удивительно складно, то переходя на шёпот, то выкрикивая надрывно в ночью про выдуманный им город. Смутно помню лишь короткий обрывок его бреда:
…Объявляю планет парад,
Я негромко включу дождь.
Уезжаю в родной Виноград…
Моя сладкая
Ложь.
Если дождь, то к дождю град.
Если дом, значит настежь окно.
Если снег, значит снегопад…
И вино…
****
… – Это что!.. Вот у нас тоже хохма была!, – дождавшись, когда хохот в теплушке более-менее стихнет, огромный Самат чинно кивает, приглашая послушать, а Андрюха тут же пытается его перебить со своей очередной байкой, но Самат уже начал, – … Служил у нас, короче, сержант один. Муратик. Нормальный чувак. Киргиз. Хороший пацан. Зёма мой, из под Маката откуда-то. И вот заступил Муратик на дальний пост, старшим наряда. А вагончик их чёрти-где, за сопками. На сутки уходят, и сидят там втроём, вагончик охраняют. «Тропосфера». И вот, короче, назначили тот раз к нам начальника штаба одного. Новенький офицер, молодой.
Тридцать лет пацану, а уже майор! Из Алматы прибыл. Понтуется, фурор наводит. Чуть что – в крик. И заступил этот майор дежурным по штабу. Ночью по всем постам каждые два часа названивает, пистон вставляет по телефону, чтобы не спали. Вредный чувачок!.. И вот, звонит он к Муратику на пост, короче, проверяет. А у Муратика в вагончике холод собачий! На улице – минус сорок, в вагончике минус тридцать. Сидят втроём в тулупах, следят друг за другом, чтобы кто не уснул. А-то ей-богу замёрзнешь, копыта откинешь. А этот звонит среди ночи: «Как обстановка?». Муратик ему спросонья: «Всё нормально у нас. Мол, «без происшествий». А тот давай его по уставу гонять: «Как фамилия?, – кричит, – Вы с кем разговариваете!, – орёт, – Вы в армии находитесь или где!?» Муратик ему по-доброму: «А вы, извините, кто?» А майор давай на визги переходить! Привык там в Алмате орать на солдат. Кричит: «Я начальник штаба части, майор Каракулаков*! Вы что себе позволяете, мол? Представьтесь по форме!» Ну, Муратик ему опять же, по-доброму: «А я сержант Аккулаков*. Старший наряда этого долбанного вагончика…»
Взрыв хохота заставляет Самата прищуриться:
– Такая вот хрень. Этот Аккулаков, а тот Каракулаков… Нашли друг друга, ё-моё…
– И чё?.. Ха-ха-ха!.., – Петрович утирает слёзы, смеясь до красноты, – Чё было-то?…
– Да чё было?… Ни чё не было… Майор этот шумел страшно, говорят. Командиру части названивал, жаловался, требовал под трибунал Муратика отдать. Думал – издевается над ним салабон…
Мужики ржут с удовольствием.
… – Командир у нас был нормальный мужик. По телефону ему объясняет, мол, чё ты орёшь? Ты Каракулаков, а он Аккулаков… Чё тут такого?.. А майор упёртый… Долго не верил… Обижался…
