Но мне нравится, как Индра произносит эти слова. Она говорит, что все наши действия должны быть своего рода посвящением – и когда мы практикуем карма-йогу в павильоне, и когда просто подбираем за собой мусор на улице. Она говорит, что, если ты занимаешься йогой, даже мытье посуды превращается в осмысленное действие, в медитацию. Мне эта идея нравится. Что, если Су именно так рассматривает плетение своих корзин? Не как ненавистную обязанность, а как медитацию. Как путь к ясности, путь к своему Богу.
Хотя, возможно, она плетет эти корзинки и думает: «Как же я ненавижу своих бездельников-братьев… Ненавижу отца… И дядьев…»
Сегодня мы пили чай на веранде с нашими соседями из ближайшего бунгало – Джейсоном и Ларой. Джейсон и Лара заехали на Бали по пути в Австралию. Сами они из Лондона, но последние два года оформляли визы, чтобы переехать в Австралию на постоянное жительство.
– Нам осталось только получить сертификаты, позволяющие преподавать йогу, – объяснил Джейсон. – И тогда наконец мы сможем жить так, как хотим.
У Джейсона очень доброе лицо, как у ребенка, и белоснежные зубы. Я так и представляю его в кепочке разносчика утренних газет или в главной роли в постановке «Оливера»[12].
С Ларой они, должно быть, пользовались одной зубной пастой, потому что у нее зубы были такие же белые, как у кинозвезды. Ее глаза потрясающего травянисто-зеленого цвета и немного безумные: когда она смеялась, в них тут же появлялись слезы. Им с Джейсоном я дала бы не больше тридцати с чем-то, и, судя по виду, йогой они занимались уже давно. У них были такие сильные руки, как будто они друг друга поднимают вместо штанги.
– Значит, ты – любимица Индры, – проговорила Лара, прицелив на меня свои большие глаза так, что я даже не поняла, шутит она или осуждает меня.
– Любимица?
– Ну да, – ответила она, прислонившись к спинке и положив одну ногу на стол. По ее загорелой лодыжке от щиколотки до заканчивающейся под коленом штанины белых льняных брюк карабкалась татуированная лиана, усыпанная цветами. – Она про тебя говорила еще до твоего приезда. Ты тут – единственная из Сиэтла, и мы все просто умирали, так хотели познакомиться с тобой и узнать, что у них там за студия.
У меня в голове тут же возник образ: теплая, ярко освещенная йога-студия посреди угрюмого города.
– Это настоящий оазис, – отвечала я.
Все трое закивали.
– Я так и думал, – сказал Джейсон. – У Индры и Лу есть нечто особенное. Думаю, они уже там.
Я понятия не имела, что означает это «уже там», а вот Джессика согласно закивала.
– Мы многому можем у них научиться! – воскликнула она, сияя, как солнечный диск.
Лара рассмеялась.
– Джессика, – проговорила она, – никогда не встречала таких восторженных людей, как ты.
Джессика улыбнулась:
– Но Индра… она так вдохновляет… А Лу…
– Лу просто лапочка, да? – вмешалась Лара. – Он прелесть.
Они продолжили обсуждать его смиренный дух, нежное сердце и что-то там еще, а я сидела и думала: а они вообще про того Лу говорят или про какого-то другого? Дайте мне, пожалуйста, то, что вы только что курили!
Оказывается, никто не боится Лу, кроме меня. Как это вообще возможно? Мне что, единственной кажется, будто он заглядывает в мою черную душу своими глазами-буравчиками? Они так расхваливали его нежность и мягкость, как будто он был очаровательным заботливым медвежонком. Я была потрясена.
– Очень печально, – продолжала Лара, – что в Лондоне нет просветленных учителей. Они совсем не просветленные! И просто ничего не понимают. Карьеристы, которые молятся на знаменитостей – своих учеников. Сплошная показуха.
