Толпа, волнуясь, зароптала.
Старик приветливо кивнул всем,
Его тотчас все окружили,
Здороваясь, перебивая,
С ним обо всем поговорили.
Вздыхая, охая, кряхтели
Старухи, Петердэ судили,
Детей жалели, но и мать-то
От пересуд не пощадили.
Шаман все так же, всем привычно,
Мотал своею головою,
Да думал, как ему сказать всем,
Что смерть больной не за горою.
Болезнь ее, увы, ужасна
И на проказу так похожа:
Глаза запали, рот весь высох,
И гнойником покрыта кожа.
Аана, бедное дитя-то, бледна…
Не заболела ль тоже?!
Коль заразилась, это плохо,
И ей помочь никто не сможет!
Река как будто вся иссохла.
Все как-то разом замолчали.
Старик опомнился. Ведь знал он, —
Ответа тихо люди ждали.
Он понял все. Заговорили:
«Камлание начнем к обеду,
Детей с собою брать не надо,
Они накличут только беды.
Другой тордох сложить не трудно,
Ну а зачем?! – Шаман дивится:
«Камланить, ясно, у Даайыс,
Конечно, нынче не годится».
И снова все заговорили,
Старухи вовсе распалялись,
Никак нельзя, чтоб ребятишки
Все без присмотра оставались.
Решали женщины, волнуясь,
Кому из них с детьми остаться,
Чтоб, после всех вокруг событий,
Чужим рассказом наслаждаться.
Сводили счеты и мужчины,
Иные, правда, были счеты:
На дело важное скорее
Определить должны кого-то.
Нет дела, знают все, почетней,
У каждого на то желание:
Оберегать от бед шамана
На протяжении камлания.
Вдруг упадет шаман нечаянно, —
Беда большая приключится.
На землю рухнет он, и в миг тот
Непоправимое случится.
Померкнет свет тогда на небе,
От страха закричит народ:
И кто-нибудь тогда от страха,
Не справившись с собой, умрет!
И это допустить, все знают,
В любое время не годится,
И хочется мужчинам нынче
Среди других всех отличиться.
За спором все же не забыли,
Где им камлание собрать;
Митрей повел к себе шамана, —
Его тордох уже видать.
Митрей, зажиточный, оленный,
Из шкур отборных тот тордох,
И лучше, чем жена Митрея,
Гостей попотчевать не мог.
**************************
Как белолица и красива
Жена Митрея, что сейчас
Шамана потчевала мило,
Чуть улыбаясь, чуть смеясь.
Ей удалась уха на славу:
В ней молодой, здоровый чир,
С юколы, что к столу подали,
Уж, расплываясь, капал жир.
А оленины запах нежный
И молодой нос щекотал,
И аппетит шамана только
Он все сильнее возбуждал.
Шаман все ел так торопливо
И свой желудок насыщал.
Казалась, будто целый месяц
Старик- шаман голодовал.
Хозяйка ставила, как прежде,
С улыбкой, яства перед ним,
Но, уж наевшись до предела,
Шамана не смутил налим.
Обложен печенью, на блюде
Он красовался средь стола:
Тинениут, смеясь, вздохнула,
Что гостю угодить смогла.
**************************
За утром вслед уже и полдень
В селенье будто бы спешил,
Лучистым ярким своим светом
Поляны он все ослепил.
Весенний, юный, очень нежный,
Застыл он словно над рекой,
И над землею он уставшей,
Казалось, воцарил покой.
Застыл прозрачный, легкий воздух,
Он притворился, будто спит,
И тишиной своей безбрежной
Над миром он себе звенит.
Носы уткнув сегодня в лапы,
Собаки тоже мирно спят,
И даже чайки над водою
Не кружат больше, не кричат.
Не шелохнется даже ветер,
За бугорком себе лежит,
Разнежился, видать, на солнце,
Подняться, видно, не спешит.
Снег на тордохах бурно тает,
И слышно, – тихо плачет он:
И капают его слезинки
В гладь луж теперь со всех сторон.
И только люди суетятся,
Снуют, как будто муравьи,
Спешат они скорей закончить
Дела нехитрые свои.
Опять все в хлопотах, в заботах:
Старухи вот везде снуют,
И нос свой, сильно любопытный,
Во все дела опять суют.
