Он спал, где попало. Как попало питался. Пережил потерю всех вещей – его чемодан умыкнули клошары, пока Юлий отрешенно бродил по улицам «столицы мира». Деньги быстро закончились. Он попытался устроиться на работу, но его, подростка, никуда не брали. Несколько дней он кантовался на рынке, пропитавшись запахом рыбы. Потом ворочал мешки на железнодорожном складе. Подметал улицу. Носил почту. Не выдержал, отыскал сестру и некоторое время жил у нее. И наконец, устроился в небольшой ресторанчик на Монмартре.
Это был русский ресторан «Эрмитаж», который держали эмигранты. Швейцаром здесь был бывший полковник русской армии. Официантами – бывшие офицеры Белой армии. По вечерам на сцене пели и плясали цыгане.
Юлию доверили мыть посуду – за ужин и койку в подсобном помещении. Он был счастлив.
Это были самые настоящие цыгане – из России, сбежавшие от большевиков во время гражданской войны. Днём, когда им не приходилось выступать, они были похожи на обычных французов. Такие же смугловатые, такие же тихие. Вечером же, когда ресторан был забит посетителями, цыгане преображались. Малиновые рубахи, тонкие лаковые сапоги, жгучие кудри. В руках гитары. Щемящий пронзительный распев. И… песня, которая кружила голову…
Юлий (сейчас его звали Жюлем – как деда) вдруг вспомнил, что он и сам умеет петь. И не только петь, но и играть на гитаре и танцевать. Всему этому он был благодарен сестре Вере. Пока она училась в лицее, осваивая азы музыкального мастерства, он проходил с ней тот же курс добровольно. Вместе с Верой он читал ноты и осваивал сольфеджио, вместе с ней разучивал песни и несложные арии. Он, вообще, был музыкально одаренным человеком, чему свидетельством музыкальный альбом «Цыгане и я» 1967 года, записанный Юлом Бриннером вот с этими людьми, к которым тогда, в начале июня 1935 года, он только присматривался.
Заметив, что юный «поваренок» слушает цыганские распевы, выглядывая из кухни, младший из цыган (а это было семейство – четыре брата и две сестры) подошел к нему и спросил:
– Ты откуда будешь?
Он спросил по-русски, что поразило Юлия, который в Париже старался говорить только по-французски.
– Из Владивостока, – растерялся Бринер.
– Мама дорогая! – воскликнул цыган. – Так и мы оттуда!
Это был настоящий подарок судьбы. Звали этого человека Алёша Дмитриевич. Он был настоящим русским цыганом и, как выяснилось, «земляком» Юлия – жил во Владивостоке, затем по скорбному эмигрантскому пути перебрался с семьёй в Харбин, оттуда проехал по всему Востоку, в Грецию, Марокко, Испанию. А сейчас вот остановился в Париже. Алёша и его семья были очень известным в эмигрантской среде цыганским ансамблем. Сам Алёша танцевал и играл на гитаре (тогда он ещё не пел).
– А ты что-нибудь умеешь? – спросил Дмитриевич у застеснявшегося Юлия.
Тот пожал плечами:
– Не знаю.
Алёша протянул ему гитару. Выступление только что закончилось. Ресторан закрывался. Зал опустел.
Это была русская семиструнная гитара. Юлий перебрал струны, издавшие стройный жалобный звук. Задумался. Потом запел.
У него был чистый мальчишечий голос, который только начал ломаться. Потом это будет замечательный (хотя и не очень сильный) баритон, признаки которого, как молодые усики, уже пробивались.
Алёша заслушался. Юлий пел «Степь да степь кругом». Возле Юлия собралась вся семья Дмитриевичей.
– Что скажете? – спросил Алёша, оглядываясь на старших братьев.
