Девочка отложила в сторону пяльцы и стала собираться в дорогу. Путь был не близкий – бабушка жила одна, в лесу, и к её дому пролегала старая партизанская тропинка.Мне даже думается, что в молодости бабушка сама была в партизанском отряде, и эта привычка жить в лесу сохранилась у неё на всю оставшуюся жизнь, иначе как можно объяснить её такое отшельническое поведение? Разве что отсутствием приказа свыше покинуть расположение и возможность переселиться к родственникам на старости лет. Или долгая, многолетняя привычка. Как бы там ни было, а вот так и жила бабушка много лет одна, в лесу, вдалеке от родных, старая партизанка. А девочка была в семье вроде как связной, и ей было не привыкать ходить туда-сюда-обратно в одиночку через лес, и носить с собой гостинцы, записки и устные послания. Девочка к таким прогулкам уже привыкла и, в общем-то, ничего не боялась. Так, иногда, по обстоятельствам.
Мама вручила девочке зашифрованную записку для бабушки, написанную невидимыми, самодельными чернилами на обрывке старой газеты, в корзинку положила несколько пирожков, завёрнутых в папирусную бумагу,предварительно перед этим на дно корзины засунула старенький, местами подёрнутый ржавчиной, но вполне ещё рабочий «Парабеллум» и уложила туда же что-то ещё, заботливо завёрнутое в тряпицу,пояснив при этом назидательным тоном:
– Это гранаты. Будь с ними поаккуратнее.
– Ага, – ответила девочка, давая понять, что вполне осознала важность вверенного ей груза и оказанного ей доверия.
Сборы были окончены и женщина выставила девочку со всем этим добром за дверь, напутствуя её в дорогу:
– Иди, – назидательно говорила мама каждый раз, – И почаще оглядывайся – нет ли за тобой хвоста? А записку в случае опасности съешь.
Девочка обернулась – хвоста за ней не было.
– Ля-ля-ля, Ля-ля-ля, – весело, вприпрыжку засеменила она стройными ножками по проторенной в поле тропинке, удаляясь всё дальше и дальше от дома, радуясь хорошему солнечному денёчку, ярким разноцветным цветам в поле и большим белым облакам, нависшим над ней важно, и вместе с темcнежностью, в голубом, почти прозрачном небе, и постепенно углублялась в лес.
– Хорошо-то как! – восторженно радовалась девочка. Вот только несколько тяжеловатая корзинка доставляла ей некоторое неудобство.
– Смуглянка… – подумала мать, провожая девочку взглядом в окно, тайком посматривая ей вслед из-за занавески и пытаясь разглядеть, на всякий случай, ещё пока невидимый, но возможно уже прицепившийся за девочкой хвост.
Девочка шла тропинкой через лес и полянки, с удовольствием прислушиваясь к пению птиц: птицы поют – это хорошо, значит их никто не потревожил и можно быть спокойной и не настораживаться – никого опасного поблизости нет.
Бабочки порхали задумчиво с цветка на цветок, видимо соображая и пытаясь понять – откуда пчёлы берут этот самый свой мёд? Гусеницы беззаботно и безжалостно жевали горькую листву, наслаждаясь жизнью и бездельем, а муравьи натужно таскали свои веточки-брёвна в кучу, видимо не желая завязываться с ипотекой, строили свой муравейник сами, на своё усмотрение, медленно поторапливаясь.
Как ни старалась Маруся бесшумно ступать по тропинке, передвигаясь по лесу, а в какой-то момент, проходя мимо малинника, она всё же случайно наступила на сухой сучок и под ногами у неё звонко треснуло и хрустнуло, возвещая округу о её присутствии. Напуганные птицы сразу перестали петь. Было слышно, как где-то недалеко что-то свалилось с дерева. Падая, оно прошелестело листьями кроны, глухо угукнуло на всю округу, затем, видимо взлетая, ударилось об ствол дерева и упало на землю.
