Она шла, радуясь пению птиц, тёплому яркому летнему солнышку, приветливо улыбающемуся ей сверху, зелёной листве, цветам, растущим вдоль тропинки и вообще всему-всему хорошему, что есть на свете. Иногда она наклонялась и приседала, чтобы сорвать с низких «кустиков» встречающиеся на пути ягодки земляники и с большим удовольствием отправляла их себе в рот :
– Как в мультике: «Одну ягодку беру, на другую смотрю, третью подмечаю…» И, вообще, в глазах уже мерещится!
Ей надоело наклоняться за ягодами, и она запела не так давно придуманную ею песенку:
– Я Колобок, Колобок, на боку – «Первый сорт»! Я от бабушки убёг, и от дедушки утёк. И от Лешего ушёл. От лесничего ушёл. От птеродактиля сбежал, и от три-це-ра-то-пса тоже… Фу-у… – девочка перевела дух, – ну и слово… так просто и не споёшь. Вот япеснюто придумала. А по-другому никак – из песни слово не выкинешь! Придётся петь как есть.
В этот момент она увидела прибитую к сосне табличку. На сером от времени, неровном куске фанеры красной краской было начертано: «Поляна N 7».
-Так-так-так. Как же, как же – помню. – И Маруся припомнила одно из наставлений, котор
ое давала ей мать перед дорогой: «Сегодня ступай через поляну номер семь. Вот она, – и мама ткнула указательным пальцем в салатового цвета пятнышко на топографической карте. Выйдешь на поляну, там, справа от тропинки, в траве, увидишь пенёк. Ты его сразу узнаешь. Так вот. Не садись на пенёк, не ешь пирожок. А сунь руку в норку, что между крепких корней в пеньке и достанешь оттуда телефон. Позвони мне, скажи, как у тебя дела, чтобы я не волновалась».
Маруся вышла на полянку и медленно пошла по тропинке, всматриваясь в траву, стараясь не пропустить нужный ей пенёк. Но такая предосторожность оказалась совершенно излишней – пенёк сам бросился ей в глаза и пройти мимо него, оставив незамеченным, казалось не было никакой возможности. Это был довольно таки
приличных размеров пень, высотой никак не меньше полуметра, ровно срезанный, аккуратно отполированный и покрытый паркетным лаком под красное дерево. А его плоский верх под слоем лака был разрисован необыкновенной красоты неведомыми цветами и ещё какими то причудливыми завитушками и узорами.
– Красота… – восхитилась Маруся, высоко оценив работу неизвестного зодчего, – «Ручная работа. Семнадцатый век». Стиль ко-ко-ко. Мимо такого не пройдёшь. Не иначе как фламандские мастера делали. Мимо проходили и здесь отобедали. Культурные люди на чём попало кушать не станут, всегда сначала основательно приготовятся. Конечно, на таком сидеть не станешь. Да и не скамейка это, не табуретка, а целый стол, хоть и «журнальный». Вот где н
адо краеведческий музей строить! Чтобы сберечь такой удивительной красоты и тонкой работы уникальный экспонат. Не отрывать же его от корней, от земли, чтобы не нарушить исторической целостности предмета. Интересно – а где само дерево от этого пня? Не иначе как с собой унесли. А, может быть, табуреток из него наделали, когда обедать готовились? Точно! Зачем им с собой целое бревно по лесам таскать? Тяжело это, да и неудобно. И не табуретки они вовсе делали, а стулья! Венские. Мастера всё-таки. Станут они по мелочам размениваться… Интересно – сколько их было? И где сейчас этот гарнитур?
Маруся осмотрела пень со всех сторон, просунула руку между двух мощных корней, намертво удерживающих пень в земле, и извлекла из норы на свет старый армейский полевой телефон:
