– С возвращением, – Данеш откладывает салатницу в сторону и подлетает к дяде. Её губы быстро касаются его поросшей щеки. Затем взгляд Данеш цепляется ко мне. Складывается ощущения, будто она тоже выстреливает мне в лоб. – Ерке! – выкрикивает эта несчастная домохозяйка. – Почему нам звонили из полиции? Почему твой дядя должен сразу после работы ездить и забирать тебя оттуда! Это что за поведение?! Не хочешь объясниться, а? – представьте монотонный вой сирены, или звук свистящей пожарки в многоэтажном доме, или лай маленькой злой собачки. Примерно так я слышу всё, что мне говорит Данеш. Хуже только то, что так она говорит только со мной. Данеш никогда не повышает голос на мужа и детей, но я – её отдушина, её персональная боксёрская груша.
– Это недоразумение, – повторяю я.
– Недоразумение? – вспыхивает Данеш. – Какое ещё недоразумение, Ерке? Сегодня полиция, а завтра что? Притащишь домой наркотики или, может, убьёшь человека?!
– Ладно тебе, – подаёт голос дядя и кладёт руку на плечо Данеш. – Какие наркотики.
– Наркотики! Наркотики! – бегают по кухне мелкие и орут, собирая разбросанные по полу пули. Пока мать не видит, Амар успевает стащить с противеня кусок запечённого мяса. Затем подтягиваются и остальные, начиная в наглую жрать ранний ужин.
– Да такие, Амир! Ты знаешь, на что способен твой брат! А эта, – Данеш тычет пальцем в мою сторону. – Его порождение. Вот увидишь, когда она вырастет, то станет такой же наглой и беспринципной тварью, как и твой покойный…
– Заткнись, – срывается с губ прежде, чем я успеваю подумать.
– Что ты сказала? – Данеш поворачивается в мою сторону и впивается в меня металлическим взглядом.
– Я сказала «заткнись».
По всему моему телу проносится табун марашек. Они доходят до загривка и расползаются ошейником под воротником. Я чувствую, как меня переполняет обида и гнев. Эта стерва не имеет права говорить так о моём отце. Если бы он был жив, то обязательно ей ответил. Но его больше нет. И больше нет никого, кто встал бы на его сторону. Так что это только моя проблема, моя ответственность, моя задача – беречь светлую память о нём. Да, он умер, но он не один. Пока я жива – он не один. И когда умру – он всё ещё будет не один.
– Правда глаза колет? – злобно шипит Данеш. – Твой отец был маргиналом, и ты это знаешь. За всю жизнь он не сделал ничего хорошего, и мы все это знаем. Никто в семье его не любил, Ерке. И если тебе тяжело смириться с этими вещами, то тебе нечего делать в этом доме.
– Дорогая…
– Нет, Амир! Она нагрубила мне. Мне! Твоей жене. Она не будет здесь жить. Делай, что хочешь, но эта невоспитанная дрянь больше ни дня здесь не задержится. Я всё сказала!
Итак, мы возвращаемся к моему отчуждению от общества. Проблема в том, что с самого раннего детства вокруг меня никакого общества толком и не существовало. Был лишь отец, и лишь отец любил и принимал меня. Все остальные становились нашими врагами, и неважно, были они хорошими людьми или нет. Мой отец никому не доверял. Это недоверие передалось мне по наследству. И это всё моё наследство, не считая ножа.
– Ерке, стой Ерке, – окликает дядя, когда я разворачиваюсь и молча двигаю в сторону прихожей.
– Пусть проваливает! – заглушает его яростный голос Данеш.
Эта ситуация вызывает у меня депрессию. Вся злость обращается вовнутрь. Внутри меня растёт пустота. Я знаю, что Данеш, эта чёртова ведьма, абсолютно неправа. Она сказала, что мой отец не сделал ничего хорошего за всю свою жизнь. Но что насчёт меня?
