На востоке небо стало серым. Показались первые лучи рассвета и петух, взлетев на плетень, похлопав крыльями, прокукарекал утреннюю зорьку.
Дед, легко постукивая посохом, спустился по крыльцу на двор.
– Ну что, милая, – обратился он к внучке, – сготовилась ли?
– Дедуль, я ж перед тобой только поднялась. Сам же видел, – ответила Аксинья, вытирая лицо белоснежным полотенцем.
– Так чего медлишь-то?
– Деда, я гляжу, тебе, что ли никак не терпится, меня со двора согнать, да? – Аксинья всплеснула руками.
Дед погрозил ей посохом:
– Опять, Аксютка. Не говори глупости. Чую я, Аксиньюшка, уходить тебе пора, меня оставить.
Внучка подошла к деду и, поцеловав его в лоб, вернулась в дом. Достала со дна сундука материнское плате, быстро переоделась в него и осмотрела себя со всех сторон. Платье было чуть ниже колен, из серой прочной и жёсткой материи, расшито красной ниткой по подолу и рукавам замысловатыми узорами. Платье имело на боках два длинных разреза доходящих до пояса. Там же Аксинья нашла тонкие из белого льна узкие штаны. Натянув их, она подпоясалась кожаным ремешочком с серебряной бляхой. «Совсем другое дело», сама себе сказала девушка, надевая зелёные мягкие сапожки.
Аксинья легко подпрыгнула на носочках, проверяя удобно ли ей в этой одежде. Потом обвязав голову тёмно-синей тесьмой с вышивкой, надев на шею оберег оставленный ей ещё матерью в детстве, взяла перевязь старого дедова меча, в другую руку саблю и вышла на двор.
– Дедуль, – Аксинья показала деду саблю, – а ножен-то у меня и нету.
– Да ты её просто в петлю вонзи, – дед рукой ткнул себя в правый бок, показывая как надо приладить саблю. – В петлю вставь. Ничего, повисит, не поранишься.
Аксинья вставила саблю в кожаную петлю на перевязи. Оказалось, что ничего, удобно и по ноге не бьёт, и подол платья не поднимает остриём.
– Так, – сказал дед, оглядывая внучку. – Ладно выглядишь, прям что мамка твоя, – он улыбнулся. – Ну, а как я тебя учил?
Аксинья вернулась в дом и сняла со стены маленький, обтянутый яркой красной кожей круглый щит с двумя лямками. Закинула его за спину. Тут же висел большой колчан со стрелами и её любимый тугой степной лук. Девушка бережно взяла их и, держа своё богатство под мышкой, вернулась к деду.
– Вот, дедуль, теперь как? – Аксинья повесила на плечо колчан.
– Ну, теперь совсем воительница! – восхитился дед. – Хороша ты у меня, Аксюша! Ох, и хороша!
Дед вытер глаза рукавом рубахи.
– Ты, внуча, как, значит, до города-то доберёшься, так первым делом в княжий терем иди. Добейся до князя. Скажи ему, чья ты дочь будешь, чья, значит внучка, – при этих словах старик стукнул посохом о землю. – Коли, какое тебе испытание предложит, ты не бойся – покажи своё умение. Я тебя, родная моя, всему, что сам знал, что умел, всему научил. Скажи, что хочешь в гридни ему, в охрану поступить, – дед легко хлопнул Аксинью по спине. – Ты у меня достойна этого. Чего-то ещё… – Старый почесал бороду вспоминая что-то важное. – А! Про котомку…
Дед подошёл к крыльцу и поднял с порожек небольшую суму, что оставил там, когда выходил из дома.
– Вот, там кое-чего в дорогу тебе: хлеб, мясо вяленого положил, рубаху нижнюю твою чистую, да полотенце… Нитки с иголкой…, в дороге вещь нужная. В общем, потом сама поглядишь, – дедуля передал суму Аксинье. – Ну, всё, милая, всё.
Девушка крепко обняла деда.
– Прощай, Аксиньюшка, – дед освободился от объятий внучки и погладил её заскорузлой ладонью по щеке. – Ступай, ступай, милая.
