– Рано ещё помирать. Успеем прославиться.
Он подмигнул, хоть по-любому знал, что прославляться нам нечем.
Вкусный ужин, чай, бестолковая болтовня с Мишель отвлекли от всяких мыслей. Я довольно скоро назвал причину переезда, сказал, что не хочу об этом говорить, и темы мы больше не касались. Потом, спустя четыре чашки чая, мы пересели в гостиную. Грик включил радио, полистал радиостанции – ни хрена путного не нашёл – и зарядил всё того же клятого Тоскали́ни Пье́тро, увертюру к опере «Бродячий менестрель».
Я должен был сыграть её на своём первом экзаменационном концерте. Нам тогда только за полчаса до выступления рандомно раздали произведения. Но разрешили пользоваться нотами, даже планшет с файлами оставили. А один мелкий говнюк, видать от большого ума, захотел знатно так кому-нибудь поднасрать – и удалил из папки файл. Мой файл! Это были мои ноты!
В общем, я чуть не вылетел с экзамена за драку, ноты не нашёл и на сцену выперся в разодранных штанах. Играл по памяти – всё перепутал. Разрыдался под конец. И хоть мне люто аплодировали, но с тех пор с этой грёбаной увертюры меня триггерило по-страшному.
– О, нам пора, – сказал Грик. – Мам, вернусь поздно.
Было десять минут девятого, – видать, самое время добраться до клуба и поторговать «звёздной пылью». Вот только участвовать в этом совершенно не хотелось. Как не хотелось признаваться, что трухнул.
Распрощавшись с Мишель, мы взяли тяжеленную тумбу – она весила не меньше полтонны! – и еле выволокли её в подъезд. К счастью, лифт работал. Но на улице пришлось тащить её метров триста – мы чуть не сдохли.
– Ты меня нарочно позвал, – обвинил я.
– Чё это?
– Чтоб тумбу в одинокого не тащить!
– Да тумба-то при чём? Мы ж давно договорились встретиться.
Он почти победил, но тут я сообразил:
– Да не гони ты, Грик! Могли и в клубе встретиться, а ты к себе позвал!
Он глухо захихикал, потом заржал и с размаху хлопнул меня по спине.
– Лютек, Лютек, да ты не изменился, всё такой же неженка. – Он снова заржал. – Ничё, считай, это посвящением. Не буду больше тебя цветочком называть. – Он хохотнул. – А то взбесишься ещё.
Нарочно провоцировал. Срать он хотел на мой дефект – никогда особо не боялся. Единственный, наверно, без опаски цветочком называл. Задирал постоянно, при этом вечно напоминал, что мы типа друзья, должны помогать друг другу и всё такое. Помогал-то в основном я. Прям как сейчас. А он скалился и называл неженкой. Говнюк!
До клуба мы топали пешком, всё какими-то дворами и проулками. Пару раз Грик буквально на несколько секунд отходил к подозрительным типам. Наверно, это были те самые счастливцы, которых славный офе́ня одаривает чудесной пылью, потому что ни одному из них он не пожал руку.
В конце концов мы оказались в настоящей заднице, где, наверно, даже днём никто не чувствовал себя в безопасности. В темени узких проулков шарились тощие наркоши с опухшими рожами. По углам стояли размалёванные старые тётки, которые силились сойти за молоденьких девок. И ведь не постеснялись надеть коротенькие юбки и блузки с таким декольте, что и за триста световых в глаза бросались морщины на их обвисших сиськах. А в одной из подворотен кто-то громко стонал.
По спине пробежал холодок.
В клубе ожидаемо грохотала музыка: что-то электронное с тяжёлыми басами. Толпа бесновалась в преддверии эйфории. От мерцания красно-зелёных лазеров рябило в глазах.
