Скажем прямо, очень немногое из того, чему меня учили в университете, пригодилось на новой работе. Даже сейчас не перестаю удивляться тому, что получение докторской степени в области истории и философии могло привести меня к работе с наиболее опасными людьми нашей страны. Как бы то ни было, в следующие несколько лет вера в исправление и в то, что любой человек способен измениться к лучшему, основательно поколебалась.
Ни Эрика, ни других работников, ни даже заключенных никак не волновали занимавшие меня серьезные философские вопросы. Для них я всего лишь очередной «пиджак» – тюремный начальник из тех, кто носит гражданскую одежду, а не форму. С их точки зрения, пиджаки по большей части путались под ногами и должны уяснить, кто реально руководит тюрьмой.
А кто же реально руководил?
Ну, есть такая Ассоциация тюремных служащих (РОА), и не дай вам бог лишиться ее поддержки. В этой организации, созданной еще до Первой мировой войны, состоит весь рядовой и руководящий персонал, благодаря чему она способна контролировать тюремную жизнь самыми разнообразными способами. Прежде всего, может пригрозить «вывести за ворота» всех членов сообщества и оставить начальство с горсткой сотрудников или вообще без них – то есть лишить возможности выполнять самые элементарные обязанности. Далее, они контролируют разнарядки, в которых определяется количество персонала, необходимое в данный период суток. Ради собственного спокойствия начальство обычно закрывает глаза на то, что в действительности штат сотрудников всегда недоукомплектован, а это означает необходимость сверхурочной работы и, соответственно, дополнительной оплаты труда. Сотрудники привыкают к тому, что есть возможность оплачивать дома, машины и поездки в отпуск, а новому директору приходится быстро усваивать: вмешиваться в составление разнарядок или подвергать сомнению суммы оплаты сверхурочных ни в коем случае нельзя. Сами руководители получали фиксированные оклады и, разумеется, не работали сверхурочно.
В 1960‑х POA начала значительно активнее высказываться относительно системы наказаний в целом и выступать за ужесточение режима содержания под стражей. Это не слишком понравилось большинству директоров тюрем. По своему происхождению и образованию они, как правило, сильно отличались от большинства служащих и в основном придерживались более либеральных взглядов на организацию работы исправительных учреждений. Кроме того, их часто переводили из одной тюрьмы в другую в связи с повышением по службе или в порядке подготовки к нему. Получение вотума недоверия от РОА отнюдь не способствовало бы карьерному росту, поэтому налицо постоянная подковерная борьба между ассоциацией и управленческим звеном. В этой борьбе РОА обычно одерживала верх. Одним из показателей силы была моя форма одежды. Мне разрешили носить собственный костюм только спустя пару месяцев пребывания в должности. До этого я щеголял в плохо пригнанной форменной одежде тюремного служащего, чтобы «приобщиться к реальной службе» – так договорились между собой РОА и пенитенциарная система. Мог бы проходить в форме и дольше, не будь там кадрового дефицита.
В общем, не прошло и двух с половиной месяцев с моего вступления в должность, и вот наконец‑то я одет по гражданке и собираюсь встретиться с первым в жизни «випом» – кстати, интересно, что это означает в этих стенах.
