Глядя на эту мечту дальнобойщика-сюрреалиста, Нина застыла и не удержалась от первой ассоциации.
– Как будто кто-то убил несколько черных кайманов и свалил в кучу, – выдала она и сунула в рот сломанную «деталь» крашеного из аэрозоля марципана.
– Не умничай. И не ешь сладкое на голодный желудок.
Они с мамой начали лениво переругиваться по вопросу, от которого обе устали – Нина снова ночевала наверху. Как обычно, ни к чему не пришли, кроме вздохов и закатывания глаз.
– А папа где?
– Поехал за продуктами. Я не успеваю. С семи утра тут торчу.
– Надеюсь, оно того стоит. Тебе помощь нужна?
– Ну, спустись ты раньше, помогла бы мне прикончить этих кайманов. К сожалению, самое интересное ты проспала, а с трупами я уже как-нибудь сама.
Ухмыльнувшись, Нина достала поднос и стала собирать себе завтрак из всего, что отыскала в недрах холодильника. В заднем кармане шорт завибрировал мобильник. Сообщение от Отто. Тоже только что проснулся и сразу написал ей. Они пожелали друг другу приятного аппетита.
– Если он планирует наведаться, то только после того, как торт покинет пределы дома. А то будет как в прошлый раз. Его со сладким нельзя оставлять в одной комнате.
– Вряд ли он захочет попробовать на вкус покрышки, – успокоила Нина, стоя у открытого холодильника. – Мы увидимся после обеда. Думаю, пойдем погулять.
– Угу. Знаю я ваше погулять.
– Мам.
Нина поморщилась, и женщина передразнила ее деланное недовольство, выравнивая асимметричную конструкцию многоэтажного торта пальцами в кислотно-голубых перчатках.
Тем временем на подносе расположились: яблоко, миска хлопьев со стаканом молока, четыре сэндвича с ветчиной, сыром и помидором, два – с джемом и арахисовой пастой, злаковый батончик и вареное яйцо. Мама посмотрела на поднос с неодобрением, но предпочла не комментировать. За что Нина была ей благодарна, потому что не любила с кем-то спорить по утрам. Да и вообще не любила говорить по утрам.
Утром хотелось только есть и молча думать о чем-нибудь, чтобы растормошить мозг. Некоторое время требовалась тишина, которой никогда не было, если Нина просыпалась на первом этаже. Мама поднималась рано, гремела посудой, включала миксеры, тестомески и прочую кухонную утварь, необходимую для работы.
У нее становилось все больше и больше клиентов. В день она могла изготавливать от одного до трех тортов в зависимости от сложности, укрепляя у дочери безразличие к сахару, но приближая глюкозно-фруктозную зависимость ее лучшего друга.
– Неужели наверх все это потащишь? – недовольно спросила мама.
– Смотри не урони, – опередила Нина, предугадывая следующую фразу. – Не волнуйся, я аккуратно.
– Чтобы поднос и всю посуду обратно принесла. Сегодня же. Я за ними подниматься не буду и отца не пущу, – пригрозила мама ей в спину, но Нина ничего не ответила. Будь у нее свободна хоть одна рука, она бы ею примирительно помахала.
Осторожно поднявшись наверх, Нина поставила поднос на небольшой столик у окна, который сам был чуть больше этого подноса, и подтянула подвесную лестницу, чтобы та не загораживала коридор на первом этаже. Каждый раз, как она делала это, ей казалось, будто она поднимает мост, на цепях перекинутый через ров, чтобы спрятаться в своем средневековом замке.
Затем Нина вернулась к столу, распахнула окно и прикончила содержимое подноса за восемь с половиной минут, отвлекаясь разве что на сообщения Отто. Они похвастались друг другу, за сколько расправились с завтраком, и описали его объемы. Это был ежедневный ритуал, настолько же привычный, как чистка зубов.
