9. Глава 9. Нарушенное обещание
Этот поцелуй взрывает меня, оглушает, из головы разом выметает все мысли, и там не остается ничего. Внутри меня теперь космос — пустой и пронзительно-черный, а вокруг буря, смерч, тайфун. Лекс сминает мое робкое сопротивление, даже не замечая его, берет меня себе с такой уверенностью, как будто так и должно быть. А я замираю, прижатая к стене его телом, и чувствую жадные требовательные губы, наглый язык, хозяйничающий у меня во рту, и теплое, чуть горьковатое дыхание. Кажется, меня никогда так не целовали. Кажется, меня вообще никогда не целовали, потому что робкие касания губ Паши и слюнявые поцелуи взасос с одноклассниками не в счет. Своим яростным голодным поцелуем Лекс отменил их всех, перечеркнул, заставил начать отсчет с него.
Его ладонь лежит на моем затылке и не дает мне увернуться, а вторая рука крепко обнимает меня за талию и вжимает в его жесткое тело, словно состоящее из одних мышц. Внутри меня растекается странный жар, мое дыхание сбивается, и я дышу только Лексом. Его воздухом.
Я настолько ошарашена его напором, что не протестую, но и не отвечаю ему. Просто покоряюсь и позволяю ему врываться в мой рот языком, позволяю сминать губы и трогать меня. Но, кажется, его это не устраивает.
Он чуть прикусывает мою нижнюю губу, заставляя приглушенно вскрикнуть, а потом нежно зализывает укус, дразня мой припухший рот короткими влажными касаниями. Его язык играет с моим, бросает вызов, и я внезапно поддаюсь и отвечаю. Мой язык робко касается его, и Лекс хвалит меня — без слов, одними касаниями и поглаживаниями, в которых я растворяюсь.
Мы целуемся жарко, долго, безмолвно, пока у меня не начинает кружиться голова и я не уворачиваюсь от его настойчивых губ, чтобы перевести дыхание.
— Упрямая, — хрипло шепчет Лекс. — Пиздец какая упрямая и глупая. Все нервы мне вытрепала, Ярослава. Долго будешь за это расплачиваться. Долго и сладко. Никуда тебя нахрен не отпущу.
Его ладони скользят по моим плечам, сползают ниже, накрывают мою грудь через рубашку и я ахаю, вздрагивая и чувствуя, как от его рук распространяется жар. Жар, который медленно перерождается в странное и тяжёлое томление внутри моего тела. С моих губ срывается еле слышный, неожиданный для меня стон, в ответ на который Лекс вдруг рычит и резко рвет на мне рубашку. Треск ткани и пластмассовый стук пуговиц, градом посыпавшихся на пол, пугают меня так сильно, что я дергаюсь куда-то в сторону и, видимо, задеваю выключатель, потому что коридор заливает ярким белым светом.
Мы оба замираем.
Грудь Лекса тяжело вздымается, он жадно пожирает меня глазами, а я вдруг словно вижу себя со стороны — раздетую, взлохмаченную, бесстыдную, с искусанными припухшими губами… Ужас. Я отвечала ему, я целовала его… Сама!
У меня совсем крыша поехала, да?
Я с жалобным всхлипом пытаюсь прикрыться. Сохранить хоть какие-то остатки чести и самоуважения.
— Убери руки, — приказывает Лекс.
— Нет, — мотаю я головой. — Не могу.
— Лучше слушайся меня, девочка. Разве еще не поняла, что будет по-моему?
Широкая ладонь Лекса перехватывает мое запястье и заставляет убрать одну руку, неловко прикрывающую грудь. Второй рукой он стягивает остатки рубашки, оставляя меня в одном белом лифчике.
Я зажмуриваюсь. Стыдно.
— Открой свои золотые глазки, девочка. Давай. Хочу видеть их.
Мотаю головой.
— Ярослава, или открываешь глаза, или я продолжу тебя раздевать, — насмешливо предупреждает он.
