И думал Вася, забившись в угол и зажмурившись: «Вот выйдет такой святой из кельи и придёт прямо в приют „Заблудившийся енот“. И спросит: „Где тут бедный страдалец Василий, запертый в енотовой шкуре? А почему он туда попал? Почему в этой шкуре очутился? А потому, что грешник он великий. И то на нём, и сё. И два раза то и сё. И три раза… Ну и пусть в этой шкуре сидит, раз Господь его туда заключил…»
„Нет, спасите! Я больше не буду! Никогда!“ – кричит Василий.
„Ладно, Вася! Так и быть! Выходи обратно, только аккуратно…“»
Так, или примерно так, рассуждал Вася, когда прекрасная всадница покинула «карантинную» комнату.
О мечты…
Детские мечты. «Вот я заболею и умру, и тогда мама будет жалеть, что не купила мне железную дорогу (куклу, мячик, мороженое, и т. д. и т. п.)».
«Ох, Вася… Как же тебе хреново, Вася…»
Конечно, ничего хорошего в Васином положении не имелось. Если уж размышлять о том, что Вася пострадал за грехи, то тут любого из нас подстерегает осечка. Множество людей совершают грехи более тяжкие и более страшные, чем Вася.
И ничего себе, живут.
Хотя известно нам, что есть грехи явные, бьющие в глаза, всеми видимые и всем слышные, всеми (в массе своей) осуждаемые. А есть грехи неявные, невидные. Есть скрываемые, а есть и такие, которых ни сам человек, ни окружающие не ощущают.
Или окружающие видят их, да сказать не могут – боятся, стесняются либо лебезят и подстраиваются. Масса вариантов.
Но разве кто-то знает о том, что за какой-то грех человеческая душа может вдруг оказаться в енотовой шкуре?
И что делать?
Покончить с собой? То есть с енотом? С енотом в себе или с собой в еноте?
Мечется, мечется Вася по карантинной клетке.
«Перестану есть! Загнусь от голода!»
И только подумал об этом Вася, как ему так есть захотелось, что он вола бы проглотил! Осталось только схрумкать подвядшие салатные листья. Выпить воды из миски.
Да… Конечно, эта трапеза Васю не удовлетворила. К мукам недоумения, протеста и совести добавились муки голода.
Врагу не пожелаешь…
Долго сказка сказывается, да недолго дело делается. Или наоборот.
Неделю промучился Вася в карантинном вольере, пока наконец консилиум в лице Марии Всеволодовны и Лукерьи (не знаю, как по батюшке) вынес решение о переводе енота Баловаси в общий вольер.
Бедный Вася! Шипел, визжал, верещал, но всё бесполезно. Опытные руки Луши держали его крепко, обращались с ним ловко и быстро.
И вот Вася уже в общем вольере. Зашипел, забился в угол, готовый отразить нападение любого врага. Но никто особо не собирался на Васю нападать. Достаточно дружелюбные мордочки крутились около него. Одна, вторая, третья, четвёртая…
Вася же, извините, но матерился вслух. Других слов не находилось, чтоб описать эмоциональную составляющую ситуации. Сначала матерился он напористо, потом всё тише, тише. И перестал. Сам себе удивился. Ну не смог больше, и всё.
Его коллеги-еноты мурлыкают что-то. Вроде как «Пошли поедим!» Кажется, он понимает язык енотов!
Да, его зовут поесть. Поесть, попить, попрыгать…
Простые помыслы, простые слова. Не слова, а так, какие-то обозначения слов. Еноты. Еноты вокруг. И всё! Всё!
Вася застонал.
И вдруг в голове его каким-то образом прозвучало сквозь енотовое мурлыканье:
– А знатно материшься! Сразу видно – новенький.
Вася посмотрел в ту сторону, откуда, как ему показалось, донеслась фраза.
– Только паникуй не паникуй, всё равно получишь… то, что получил, – произнёс явно другой голос. – И материться здесь не получается. Почти.
