В своей собственной избе кроме мальчишки Ирвина, который считал себя моим братом, проживала еще и девочка шести месяцев от роду по имени Джейд. И то, как жила эта девочка, привело меня в ужас. Целый день в несвежей длинной рубашонке, которая скручивалась вокруг худенького тельца и почти всегда была мокрой, она перекатывалась и пыталась ползать по грязной соломе, насыпанной прямо на пол возле грубого деревянного топчана. Но даже не это оказалось самым тошнотным.
Однако, лучше обо всем по порядку...
***
Вода, которой напоил меня так называемый брат, была почти волшебной: во всяком случае, сознание я больше теряла. Но через некоторое время эта же самая вода потребовала от меня немедленного уединения. Мальчишка, пытающийся разговаривать со мной, сильно пугался оттого, что я сослалась на потерю памяти. Однако и выбора у меня не было, пришлось попросить:
-- Ирвин, мне нужно в туалет.
Несколько мгновений он соображал и потом как-то подозрительно спросил:
-- До ветру, что ли?
-- Да, до ветру, – согласилась я.
-- Так вставай, сведу тебя, раз уж ты такая дурная стала, – с грубоватой заботой ответил он.
Вставала я с некоторой опаской, но ничего страшного не произошло. Несколько минут сидела на кровати, опустив ноги на грязный пол. Потом головокружение постепенно прошло. Мальчик подал мне длинную застиранную юбку, и я натянула её прямо поверх сорочки, в которой спала. Он даже заботливо помог мне затянуть пояс на этой одежке, потому что мои собственные руки еще дрожали и были несколько неуклюжими. Затем мальчик подставил мне плечо, и мы медленно двинулись к выходу.
Вот тут-то я и увидела малышку, молча елозившую на грубой соломе: от ее махонькой ножки тянулась веревка, вторым концом привязанная к топчану, заваленному каким-то линялым старым тряпьем. От всей этой кучи исходил застарелый запах мочи. Да и задранная рубашонка на девочке была мокрой почти до подмышек.
-- О Господи! Ирвин… – я с ужасом смотрела на малышку, которая сейчас лежала на спине и с удовольствием чмокала, зажав в ручке какую-то грязную тряпку. – Разве… Разве так можно?!
Мальчик с недоумением посмотрел на меня и, к моему ужасу, даже не понял, о чем я говорю. Он нетерпеливо дернул плечом и грубо спросил:
-- Ну чо, ты идешь? Или чо?
Организм настойчиво требовал своего, и я торопливо пошла за так называемым братом. На улице стояли плотные сумерки, и было немного зябко: градусов шестнадцать-семнадцать, не больше. И я, и Ирвин из дома вышли босиком. Ноги обожгло холодной сыростью.
Деревянная щелястая будка на улице напугала меня не сильно: первые пару лет, пока я не озаботилась ремонтом, на моей даче тоже стояло такое чудовище. Хуже оказалось отсутствие туалетной бумаги. Трусов на мне не было, и, возвращаясь назад, в вонючее тепло дома, я ощущала неприятную влагу на ногах, понимая, что тоже пахну не розами. Да и сорочка на мне была очень и очень несвежей. Здесь, на уличной прохладе, вонь ощущалась особенно отчетливо.
Через несколько дней мне предстояло выяснить, что плюс-минус так же живут все окружающие нас люди. У всех была вонючая будка недалеко от дома. Почти никто не пользовался постельным бельем, а маленьких детей в возрасте до двух-трех лет привязывали за ногу к какой-нибудь мебелине, чтобы они не могли ползать по дому и навредить себе. Никаких памперсов и ползунков не существовало, а детское описанное белье частенько не стирали, а вывешивали на улицу подсохнуть и проветриться.
