Забудь о любви - страница 14

Устав, плюхнулась на пол тут же и, обернувшись на чужое движение, до смерти перепугалась, а Николай с тысячей извинений отпаивал водой, пока не восстановится ровный пульс. Но пульс так и не восстановился… Час. Я была интересна целый час.– Здравствуй, отец, – мобилизовавшись, отвечаю в телефонную трубку. Молчит, хотя позвонил сам. – Пап?.. – настороженно переспрашиваю, меняясь в голосе. Последнее он стал сдавать – давление. Только бы не сейчас, не из-за этой ссоры. – Гм-м-м… – прочищает горло и утомлённо произносит, – дочка… Сердце сжимается. Отец строг со мной, иногда авторитарен, но врагами мы никогда не были, поэтому трудно его слышать таким. Спешу успокоить: – Если ты позвонил отговаривать выходить замуж за Карла, то… – слова “больше не надо” теряются в его шумном выдохе. – Нет, – ещё один тяжёлый вздох, – но гостем на вашей свадьбе я не буду, прости, Лёшка, – к горлу подкатывает ком. Он так звал меня в детстве и совсем редко, когда выросла. Только в моменты особенного душевного единения. Не в такой, как теперь, конечно. Просто его шаг навстречу. Редкий. Один из очень немногих за всю жизнь, поэтому не дыша, слушаю дальше: – У тебя в почте билет. – Пап… – Он на завтра, – не дает возразить, хоть я и не собиралась, – если вдруг решишь иначе… Уже! Но стыдно признаться… Крепко зажмурившись, качаю головой. Хорошо, что не видит. – Ты такая порывистая и импульсивная, точно как… – мама. В его устах это не комплимент, но звучит с теплотой. – Не хочу воевать, милая, – пауза, – Подумай. “Спасибо, пап, я воспользуюсь”, – говорю уже гудкам в трубке. Наверное, его любовь ко мне – тоже боль. Только ведь не всегда? Увязаю в этих мыслях, не могу успокоиться. То тревожусь из-за отца, то бессмысленно спорю с Карлом, доказывая, что любовь – это не только боль, но и счастье. Правда, у меня всегда в обратном порядке, но всё же. Что-то доказываю им обоим, пока еду в такси, потом – пока собираю чемодан… Рассеянно складываю вещи, время от времени останавливаясь, чтобы “посмотреть” какой-нибудь кадр из ленты воспоминаний, которые дала мне любовь. Полькин отец, Николай, стал моим первым во всех смыслах: первым, кто услышал меня, первым, кто согрел душу, первым, кто увидел во мне женщину, первым, кто прикоснулся с любовью, первым, кто убил. Со стороны это было скандально и пошло: женатый друг семьи и малолетняя, наивная дурёха. Очень-очень одинокая, замёрзшая дурёха, днями пропадавшая в художественной мастерской, либо в библиотеках, либо в музеях… Без друзей и с семьёй в виде Катеньки – нашей домработницы. До рождения Полинки моего отца почти не было дома. Николай тоже ценил искусство. Как-то случайно зашёл к нам, и, не застав папу, заглянул в мою мастерскую. Он час наблюдал, как я работаю, не слыша его присутствия из-за наушников. Под ломанную партию виолончели на холст рвался такой авангард, что, кажется, классический натюрморт, стоящий рядом, периодически в ужасе вжимался в мольберт.

А сколько он знал и каким великолепным собеседником был. Ник умел слышать, что говорю я, понимал и учил делать громче мой внутренний голос, быть смелее и рисковать – в искусстве, в жизни, в любви. Показал, насколько я привлекательна внешне и как его манит моя душа.Красивый мужчина в два раза старше, смотрел на меня с изумлением, словно на чудо. Заворожённо и восхищённо. Попросил разрешения ещё зайти…. посмотреть. Моментально влюбившись и алея, как мак на бедном натюрморте, кивнула застенчиво и убежала, как тогда посчитала, с позором. Много позже, снимая с меня одежду, Ник припомнил это бегство и называл самым милым актом смущения.