Выстриженные когда-то волосы на висках и затылке сержанта ещё не заросли, и обнажили присутствующим розовые, затянутые тонкой, прозрачной кожицей раны. Точь в точь такие же, как и рубцы у его командира на груди.
Действия капитана, а потом и сержанта шокировали присутствующих на аэродроме.
Майор Камешков опешил: такого он не ожидал!
Такого не ожидал никто.
По толпе невольных свидетелей прокатился ропот. Пока ещё тихий, робкий. Но постепенно он нарастал. Стали слышны отдельные голоса:
– Оставьте в покое, чего пристали к человеку? Проспится. Ничего плохого он не сделал.
– Чего вы ждёте, майор? Уводите их отсюда сейчас же! – крикнул чуть сорвавшимся голосом тот, который Николай Николаевич, видимо, имея в виду не только капитана, но уже и сержанта.
Офицерский патруль снова сделал шаг-другой в сторону нарушителей.
И вдруг из толпы, расталкивая зевак, к артиллеристам направился высокий, светловолосый лейтенант крепкого телосложения.
– Забудь обратную дорогу, – сквозь зубы напевал лейтенант. – Того, что было, не вернуть…
По ходу движения он снимал с себя ремни портупеи, полевую фуражку, сунул всё это в руки какому-то прапорщику, оголив коротко и аккуратно подстриженную абсолютно белую голову. Расстегнув крючок и верхнюю пуговицу френча, закатывая рукава новенькой полевой формы, встал рядом с капитаном-артиллеристом, подобрался весь.
– Того, что было, не вернуть, – долетало до майора Камешкова.
– Вы что творите? – кто-то крикнул из толпы.
– Не провоцируйте, товарищи полковники!
– Оставьте в покое!
– Чем пугаете? Эти люди видели и не такое!
– Не на отдых едут, а на войну.
– Имейте совесть, товарищи полковники!
– Патруль! Уходите от греха подальше!
Разрядил обстановку командир экипажа Ил-18, который до этого стоял у трапа самолёта безмолвный и безучастный.
– Товарищи полковники! – произнёс громко, заглушая ропот толпы. – Все фамилии внесены в полётный лист. И капитана в том числе. Вылет нашего борта стоит на контроле военного отдела при ЦК КПСС. Кто из вас возьмёт на себя ответственность за изменение списка в полётном листе и за задержку вылета?
И замер, выжидающе.
Когда и куда исчез офицерский патруль, майор Камешков не заметил. Он лишь заметил, как, понурив головы, по трапу поднимались полковники. А ещё он видел, как командир экипажа пожимал руку капитану-артиллеристу, что-то говорил ему. Потом пожал руку сержанту, затем – светловолосому лейтенанту, и направился вслед полковникам, в самолёт.
Михаил Сергеевич заметил, как толпа закрыла троицу, как многие из толпы похлопывали по плечу то лейтенанта, то капитана, то сержанта.
Он, Михаил Сергеевич, не подошёл. Не посчитал нужным. Не видел причины подходить и хлопать по плечу. Потому как ребячество и нарушение устава всё это, считал майор Камешков. Так не должно быть. Это не по уставу.
Объявили посадку.
«Забудь обратную дорогу,
Того, что было, не вернуть», – звучало в голове.
Из иллюминатора видны были горы, снежные вершины и облака… облака… облака…
Рядом в кресле дремал светловолосый лейтенант.
На передних сиденьях расположились капитан-артиллерист и сержант. Капитан уже спал, положив голову на плечо подчиненного.
– Кого меняешь, лейтенант? – толкнул локтем в бок соседа Михаил Сергеевич.
– Заместителя командира аэродромно-эксплуатационной роты в Кандагарском авиационном гарнизоне.
– А-а-а-а, – зевнул майор, прикрывая рот ладошкой. – Отчаянный ты мужик, как я погляжу. Но без царя в голове, лейтенант.
