– Ты ещё не всё знаешь о нас, – его голос снова привлекает моё внимание. – Пока ты знаешь только свою сторону, и то не полностью, ведь всё грязное скрыто за стенами правительства. Вы ведь даже не знаете, кто этот Архонт, который управляет Новумом. Я хочу, чтобы ты лучше узнала о нас, и тогда поменяешь своё мнение, поймёшь своего папу.
Я медленно опускаюсь на пол, чувствуя, как холодный, твёрдый ковёр поглощает колени. Браслет на запястье остаётся тёмным и холодным, как забытый камень. Он больше не подаёт знаков, не диктует мне, когда и как себя вести и как оставаться в стабильности.
Пульс в ушах очень сильно бьет, глушит меня. Это не просто правда. Это не просто слова или факты. Это какое-то потрясение, которое находит путь внутрь меня, прямо в грудь, и разрывает там пространство, оставив вместо воздуха только пустоту.
Маркус молчит, его взгляд сосредоточен, но я чувствую, как он следит за каждым моим движением. Это не похоже на то, как я привыкла ощущать, когда эмоции легко скрываются под плотной оболочкой мыслей. Я не могу спрятать себя. Я не могу просто объяснить это болью в животе или лёгким головокружением.
Я ощущаю, как что-то тяжёлое лежит в груди, как будто не просто камень, а целая гора, и мне нужно научиться с ней жить. Это не просто давление. Это что-то, что разливается в теле, проникает в кровь, сжимает горло. Моя рука вновь инстинктивно тянется к запястью, к браслету, и сжимает его – крепко, до боли – как будто он может каким-то чудом вернуть мне контроль. Но ничего не происходит. Браслет молчит. Он больше не решает за меня. Я не могу больше утверждать, что это просто раздражение или стресс. Это не физика. Это не болезнь. Это – я. То, что внутри меня уже невозможно описать химическими или физическими реакциями на происходящее
Неведомая боль растекается по мне, охватывает и затягивает в тот момент, когда я понимаю, что всё, что я знала о мире, было ложью. И вот оно – чувство. Тот момент, когда оно не просто проходит через меня, не просто вспыхивает, как вспышка молнии, и исчезает. Оно остаётся. Оно растёт, заполняет пространство между нами, как нечто, что всегда было скрыто.
Я не могу объяснить, что именно происходит внутри меня, потому что ни одно слово не может охватить всё, что я переживаю. И тогда я пытаюсь впервые назвать это.
Грусть? Я пытаюсь прошептать, но сам звук кажется чужим, как если бы я пыталась примерить слово, которое не подходит. Это не совсем она. Я прикусываю губу и оглядываю пространство, пытаясь найти ответ в этом молчаливом, простом окружении. Это не пустая тревога и не бессильная злость. Злость на что-то далёкое… на всё…. Нет, это слишком узкое определение. Злость на Сапсан? На Новум? На всю систему? Нет, это не только злость. Это что-то большее.
– Это… невыносимо, – на выдохе шепчу я и наконец чувствую, как это слово тоже не совсем моё. Но оно ближе, чем всё остальное. Я замолкаю, замираю. Я не знаю, как объяснить, как назвать.
В голове слова Маркуса: "Ваше государство заставляет вас забывать". В груди всё рвётся наружу, как сорванный с привязи зверь. Я пытаюсь сдержаться, прикусываю губу, зажимаю рот ладонями, но сдавленный всхлип всё равно вырывается. И за ним – ещё один. И ещё.
Я плачу. Плачу от горечи всего, что я не знала, от обиды на ту самую идеальную жизнь, которой меня заставили гордиться.
Слёзы капают на запястья, оставляя крошечные пятна на коже. Я утираю их, но они всё равно текут – тёплые, солёные, настоящие. В какой-то момент я смеюсь сквозь них – совершенно тихо, беспомощно, потому что впервые в жизни никто меня не остановит, потому что можно, потому что я – живая.
