– А если к тебе зайдут из КГБ, когда я у тебя буду? Они ведь приходят в любое время?
Неля в недоумении воззрилась на него, потом прыснула, зажав рот рукой:
– Ага, приходят – посмотреть, где я грязные трусы вешаю.
Чего ты плетёшь, какое КГБ? Это в Штатах ЦРУ по квартирам ходит!
– В Юэсэй? Нет, я там был, но не видел.
– Да ты это… как у вас говорят, ен пё ку-ку, – повертев пальцем у виска, она с весёлым смехом потащила Жана в переулок. Пристыженный ее насмешкой, он больше не сопротивлялся.
Закончив работать с бумагами, Рузави старший взглянул на часы – половина двенадцатого. Старший сын с женой вернулись полчаса назад и сразу же отправились к себе в номер. Молодые – хочется поскорей остаться вдвоём. Жан, конечно, тоже лёг. Он подошёл к номеру младшего сына, прислушался у двери, но, боясь разбудить его, заходить не стал – осторожно ступая на цыпочках, вернулся к себе.
Спать ему не хотелось. Мишель Рузави стоял у окна и смотрел на окутанный прозрачными сумерками белой ночи Исаакиевский собор. Чуть сгустилась мгла, и вновь уже начинался рассвет. В голове Рузави внезапно возникли давным-давно забытые пушкинские строки:
Одна заря сменить другую спешит, дав ночи полчаса.
Сорок лет назад учитель физики водил их с классом сюда на экскурсию, чтобы показать знаменитый маятник. Сейчас он уже позабыл, какой закон они тогда проходили – то ли вращение, то ли притяжение Земли, но тогда у него по физике стояла пятёрка.
…Давным-давно это было. В то время его звали Мишкой Рузавиным, и они с Лёшкой Заморским зимой катались по Неве на коньках, а летом ловили рыбу у Петропавловской крепости. Они жили в одном дворе, ходили в одну школу и оба увлекались приключениями Шерлока Холмса. Лёшкин отец был известным адвокатом и сына чуть ли не с рождения приучил к мысли, что тот непременно должен стать юристом. Миша Рузавин, который никаких особых желаний и стремлений не имел, просто потянулся за другом, но в университете, куда они вместе поступили, считался хорошим студентом.
В одну из холодных зимних ночей тридцать седьмого года за отцом Миши приехали люди в чёрном, но забрать его с собой не успели – во время обыска он скончался от сердечного приступа. Своей смертью отец спас Мишу от участи «сына врага народа» – его наверняка исключили бы из комсомола, а, может быть и из университета. Люди в чёрном позволили врачу осмотреть отца и констатировать смерть. После этого они уехали, оставив разорённую обыском квартиру и обезумевшую от горя семью. Тем не менее, Миша мог сказать друзьям, что отец его умер, и все ему сочувствовали, а декан, встретив в коридоре, крепко пожал руку.
После смерти отца в семье Рузавиных начались материальные затруднения, и Михаил ходил в университет пешком, чтобы сэкономить на транспорте. Этот маршрут – от дома до факультета – настолько врезался в память, что десятилетия спустя, стоило ему закрыть глаза, и он опять шёл по Невскому мимо Гостиного Двора до Дворцовой площади, переходил Дворцовый мост, встречал взглядом Петропавловскую крепость. В такие минуты ему даже слышался плеск волн Невы, в носу возникал её ни с чем не сравнимый запах.
В последний раз он шёл этим маршрутом в июне сорок первого – вместе с друзьями-однокурсниками. Они только что окончили университет, и в карманах лежали новенькие дипломы. Сколько вновь испеченных специалистов шаталось в ту ночь с ним по Невскому, Михаил уже не помнил, но среди них точно были Лёшка Заморский, Иосиф Гуревич, всерьез веривший в переселение душ, и Саня Котов. Иосиф спорил с Санькой и доказывал, что в прошлом перевоплощении был африканским львом. Он даже попробовал изобразить рычание льва, а из какого-то окна в ответ крикнули «Брысь, проклятая!» и запустили старым башмаком. Башмак ударил Лёшку по голове и набил ему здоровую шишку, но они так хохотали, что он это не сразу заметил.
