Забытое время - страница 30

Пусть следующее поколение научных искателей обнаружит работу Андерсона и понимает ее как знает. Хотелось бы надеяться, что так и случится. Недавно пришло письмо от коллеги со Шри-Ланки, где случаев было столько, что хоть сетями их лови, как рыбу в море.

Андерсон собрал столько свидетельств. Уверен был, что редакторы медицинских журналов не смогут от них отмахнуться. Можно подумать, свидетельства неопровержимы сами по себе. Он недооценил человеческую натуру. Сам дурак: забыл, что человек способен отвергнуть все, во что не хочет верить, – уж этот-то урок мог ему преподать даже Галилей.

Где-то вдали, а может, в этой самой комнате зазвонил телефон.

– Погоди, это как-то странно. Она же вроде отказалась? О чем она хочет поговорить? – Литературный агент все бубнил и бубнил в телефон, но Андерсон ничего не понимал. – Она хочет книгу или не хочет книгу?

– Теперь она колеблется. Она хочет внести кое-какую правку и удостовериться, что ты готов перевернуть страницу и ударить по рукам. Она – один из крупнейших игроков на этом поле. Выпустила кучу бестселлеров. Это прекрасные новости.

Перевернуть страницу и ударить по рукам. Игрок на этом поле. Бестселлеры. Чудной какой-то диалект. Андерсон вообразил исполинскую белую страницу, косую, как горный склон, и этот склон переворачивается, а под ним он, Андерсон, и редактор бьют друг друга по рукам. Ему никогда не приходилось сотрудничать с теми, чья работа – делать деньги. В научных издательствах, выпустивших его немногочисленные книги, гонорары толком не обсуждались, но, с другой стороны, эти книги и не читал никто за пределами узкого круга исследователей-единомышленников. А тут совсем иной мир. Тридцать лет назад Андерсон презрительно фыркал бы от слова «бестселлеры»; но теперь у него участилось дыхание. Да уж, многое в жизни переменилось.

Редактор взяла трубку, едва секретарша оповестила ее, кто звонит.

– Не могу выкинуть вашу книгу из головы, – сказала редактор.

Голос резкий и при этом бодрый. С ней в индустрии считаются, сказал агент и перечислил несколько тиражных книг, о которых Андерсон впервые слышал. Интересно, какая она? Темноволосая, жгучая, с бледным лицом-сердечком, Белоснежка пополам с динамо-машиной, накручивает телефонный провод на пальцы… да что он несет? Нет нынче никаких телефонных проводов. Он потел, как школьник на первом свидании.

– Я считаю, такая книга заинтересует многих. Но ее нужно доработать.

– Вы считаете?

– Особенно американские случаи.

– Американские случаи?

– Да. Они все очень старые, семидесятых и восьмидесятых, и они гораздо менее… яркие. Мы же все-таки на американскую аудиторию работаем. Многие случаи развиваются в экзотической обстановке, и это хорошо, но нам нужно больше сконцентрироваться на американских историях. Чтобы люди могли сопереживать.

Андерсон откашлялся, чтобы не отвечать с разгону.

– Но люди могут сопереживать, – медленно произнес он, повторяя за ней слово в слово, как ребенок, который учится говорить, или шестидесятивосьмилетний старик, у которого тает лексикон. – Это не американская история. Это… – Как там было, слово такое? Что-то огромное, а внутри все планеты и солнечные системы. Слово не вспомнилось, и Андерсон зашел под другим углом: – Это история для всех. – И незримо развел руки пошире, точно пытаясь объять все, что имел в виду, но не сумел сказать.

– Это да. Но единственный свежий американский пример у вас… ну, эта история, где ребенок вспоминает, как был собственным двоюродным дедом.