Загадка для благородной девицы - страница 39

И смотрела на меня теперь выжидающе. Меня так и подстегивало сказать: «Вот и славно – забираю!» – а потом милейше улыбнуться и пожелать Натали доброй ночи. Но следовало играть по правилам, и я напустила на себя надменный вид:

– Натали! Андрей – не вещь, ты позволяешь себе слишком много вольностей. Наш сегодняшний разговор вообще глуп, нам обеим должно быть стыдно за него. Предлагаю сделать вид, будто мы не говорили об Андрее Федоровиче – и пускай все идет так, как идет.

Но Натали осталась довольна моим ответом:

– Согласна, пускай Андрей сам выбирает! – Потом поднялась, чмокнула меня в щеку и пропела: – Спокойной ночи, дорогая Лиди!

– Спокойной ночи, – отозвалась я прохладно.

--

[1] По новой реформе предполагалось, что выпускные экзамены будут принимать не преподаватели университета, а чиновники из Министерства просвещения лично. Задумано так было, чтобы осуществлять контроль в первую очередь за преподавателями.

[2] Обсуждать сплетни (фр.).

9. Глава девятая

Спала я плохо и беспокойно, встала затемно и от нечего делать решилась прогуляться. Не в парке – не хотелось мне нынче гулять по выметенным дочиста дорожкам среди выстриженных деревьев. Хотелось чего‑то обыкновенного и простого, потому я вышла за ворота, на дорогу к Большой Масловке. Правда, не рассчитала времени и опоздала в итоге к завтраку – но об этом я подумала гораздо позже.

Право, если и есть в этой стране что‑то, что я люблю безоговорочно, так это поля, леса, пропахший костром воздух по весне и буйство красок природы, от которого завораживает дух и все насущные беды начинают казаться мелкими и второстепенными.

Должно быть, во Франции леса и воздух не хуже, но я их совершенно не помню.

Я шла по проселочной дороге мимо поля, однако невольно остановилась и даже вздрогнула: с колоколен церкви, что высилась на холме у дороги, раздался звон. Крестьяне живо прекратили работать, обернулись на церковь и принялись размашисто креститься и кланяться в землю. А потом одна из женщин глянула на меня осуждающе, так как я не сделала того же.

Прожив в России девять лет, я так и не была обращена в православие. Не знаю, к какой вере принадлежали мама и отец, но разговоров о Боге в нашем доме я не припомню, так что, думаю, они придерживались атеистических взглядов, модных в те годы в Париже. И меня, хоть и окрестили при рождении в католичество, быть религиозной никогда не принуждали: церковь мы посещали от силы пару раз в год, а Библия в нашем доме почиталась не более чем любая другая книга. Мама только учила меня, что Бог есть и что мы все равны перед ним – и христиане, и мусульмане, и иудеи. Что он присматривает за мною, подмечая все то хорошее и плохое, что я делаю, но никогда не оставит меня, что бы я ни натворила.

Возможно, займись моим воспитанием школа, меня заставили бы думать иначе. Однако из‑за частых наших разъездов я так и оставалась на домашнем обучении до девяти лет.

Уже после прибытия моего в Россию Ольга Александровна очень настаивала на крещении в православной вере, но я так резко и отчаянно была против, так правдоподобно уверяла ее в своей приверженности католичеству, что она сдалась. Правда, пообещала, что это все равно не избавит меня от изучения Слова Божия.

Я никогда не видела в храме что‑то большее, нежели произведение архитектурного искусства, но сегодня этот колокольный перезвон, чистый, как само небо, словно выдернул меня из повседневности. Я не нашла возможным сдвинуться с места, пока колокола не стихнут. И глядела все это время на скромную белокаменную церковь – куда более скромную, чем те великолепные храмы, что мне доводилось видеть в Петербурге. В те петербургские храмы я если и заходила, то лишь по чьей‑либо указке. Да и стремилась уйти как можно скорее.