– Да.
– Интересно, мадам, как зовут ваших друзей?
Она подняла брови.
– Есть какая-то причина, по которой я должна назвать вам их имена? – спросила она холодно. Пуаро тут же изобразил невинное удивление.
– Тысячу извинений, мадам. Какая maladroit[38] с моей стороны. Просто у меня тоже есть друзья в Тэвистоке, вот я и подумал, может быть, вы случайно встречали и их… Бьюкенен – так зовут моих друзей.
Миссис Райс покачала головой.
– Я не помню. Вряд ли мы встречались. – Ее голос потеплел. – Давайте не будем говорить о разных скучных людях. Поговорим лучше о Ник. Кто в нее стрелял? И зачем?
– Я не знаю, кто, – пока не знаю, – сказал Пуаро. – Но я выясню. Я ведь, знаете ли, детектив. Мое имя Эркюль Пуаро.
– Очень известное имя.
– Мадам слишком добра.
Она медленно произнесла:
– Чего вы хотите от меня?
Думаю, этим она удивила нас обоих. Такого мы от нее не ожидали.
– Я прошу вас, мадам, присмотрите за вашей подругой.
– Хорошо.
– Это всё.
Он встал, торопливо поклонился ей, и мы вернулись к своему столу.
– Пуаро, – сказал я, – вам не кажется, что вы слишком открываете свои карты?
– Mon ami, а что еще я могу поделать? Возможно, моему шагу не хватает утонченности, зато он гарантирует безопасность. Я не могу рисковать. И, по крайней мере, одно теперь совершенно ясно.
– Что именно?
– Миссис Райс не была в Тэвистоке. Где же она была?.. А! это я узнаю. От Эркюля Пуаро ничего нельзя утаить. Смотрите – красавец Лазарус вернулся. Она ему все рассказала. Он смотрит на нас. Он не глуп, да, определенно не глуп. Обратите внимание на форму его черепа… Ах! Хотелось бы мне знать…
– Что? – спросил я его, когда он умолк…
– То, что я узнаю в понедельник, – загадочно ответил Пуаро.
Я посмотрел на него, но ни о чем не спросил. Он вздохнул:
– Вы совсем утратили любопытство, мой друг. В былые дни…
– Есть удовольствия, – холодно заметил я, – без которых вы вполне можете обойтись.
– Вы имеете в виду…
– Удовольствие отказываться отвечать на вопросы.
– Ah, c’est malin[39].
– Вот именно.
– Ага, ну, ну, – пробормотал Пуаро. – Сильный немногословный герой, любимец романистов эдвардианской эпохи…[40]
Его глаза сверкнули, совсем как в старые добрые времена.
Вскоре мимо нашего столика прошла Ник. Отделившись от своей компании, она подлетела к нам, точно большая яркая птица, и беззаботно бросила:
– Танцую на краю гибели.
– Это новое для вас ощущение, мадемуазель?
– Да. И довольно забавное.
И девушка снова упорхнула, взмахнув на прощание рукой.
– Лучше бы она этого не говорила, – медленно сказал я. – Про танцы на краю гибели. Мне это не нравится.
– Мне тоже. Слишком близко к истине. Но у нее есть кураж, у этой малышки. Да, у нее определенно есть кураж. К несчастью, в настоящий момент ей нужно кое-что другое. Осмотрительность – voilà ce qu’il nous faut![41]
Следующий день был воскресным. В половине двенадцатого мы сидели на террасе отеля, когда Пуаро вдруг встал.
– Идемте, друг мой. Проведем небольшой эксперимент. Я точно знаю, что месье Лазарус и мадам уехали кататься в автомобиле, и мадемуазель с ними. Берег чист.
– В каком смысле?
– Увидите.
Мы спустились по ступеням и пересекли неширокий газон. От моря нам навстречу поднималась пара купальщиков. Оживленно болтая и смеясь, они прошли мимо.
Когда они скрылись, Пуаро подошел к незаметной узкой калитке с проржавевшими петлями и еле видной надписью на табличке: «Эндхауз. Частное владение». Поблизости не было ни души. Мы шмыгнули в калитку.
