Лёша, хозяин квартирника, пригласил её саму. Настя, кружась в танце, постоянно поглядывала на Артёма. Но когда их взгляды встретились, она тотчас испуганно отвернулась.
Вроде давно знакомая, уже заезженная песня. Но сейчас Настя слышала и понимала её как-то по-новому. Теперь она всегда будет ассоциироваться с этой странной ночью и Мартовицким! Обида на него растворилась без следа. Недоверие и настороженность притупились. Появилась даже какая-то иллюзия лёгкой влюблённости…
Душа парила где-то высоко, захлебываясь от счастья и восторга. Всё было великолепно, все люди вокруг казались добрыми, счастливыми и такими родными. Анастасия улыбнулась своим мыслям. А ведь ни глотка пива не сделала, но ощущение было поистине пьянящим. И хотя Настя понимала, что всё это лопнет, как мыльный пузырь, с наступлением утра, но сейчас она упивалась каждой секундой происходящего.
Утром назад ехали в молчании. Девушка не могла понять, доволен Артём её танцем или нет. Переживала, что сделала что-то не так. Потому что он ни разу не улыбнулся и не перекинулся с ней ни одной фразой. Только когда пришло время уезжать, подошёл и коротко сказал:
– Пошли.
Поскольку их путь лежал почти через весь город, полная тишина вскоре начала Анастасию тяготить.
– Всё нормально? – спросила она. – Ты не надорвался?
Явный подкол, ну и пусть. Всё же он это заслужил.
– Нет, – хмуро буркнул Мартовицкий.
Помолчав ещё какое-то время, он, наконец, выдал:
– Что это было вообще?
– Ты о чём?
– О твоём исполнении. Это откуда?
– Импровизация.
– Знаешь, это была ужасная импровизация, – бросил он.
– Танцевал бы один.
– В балете мужчина второстепенен, он просто аккомпанирует женщине.
Она ничего не ответила. Мнение Артёма насчёт её танца меньше всего волновало сейчас Анастасию. Ей аплодировали, ею восхищались. Значит, она смогла!
Отвернулась к окну и стала раздумывать над тем, сколько неожиданностей принёс этот длинный день. А завершился он совершенно непредсказуемо. Теперь Настя не знала, что и думать об Артёме. Так и подмывало с кем-то обсудить это, поделиться. Но не с Томой же, которая наверняка потом всем расскажет. И не с Катькой. Эта точно посмеётся. С Таней? Но она вряд ли будет с ней общаться. Тяжело в неполных восемнадцать осознать, что ты совсем одинока и находишься в прошлом. Что, по сути, ты здесь чужая, лишняя. Что занимаешь чьё-то место и самой тебя здесь быть не должно.
– Остановлю не возле подъезда, а чуть дальше. Ты же не хочешь прослыть легкомысленной девицей, проводящей ночи с кем попало? – неожиданно развязно произнес Артём.
– Если честно, мне абсолютно всё равно.
В блеклом утреннем свете «Жигули» остановились за углом, метрах в двухстах от парадного входа. Но они оказались не единственными, кто в столь ранний час таился у общежития. Вместо того, чтобы попрощаться с Настей, парень крайне заинтересованно уставился на чёрный, блестящий, будто лакированный, ГАЗ-13 «Чайка», стоявший по другую сторону дороги. Статусная по советским меркам машина и один из самых красивых экземпляров советского автопрома.
– Гляди-ка. Платон Альбертович собственной персоной, что ли? – Мартовицкий даже шею вытянул от любопытства, силясь разглядеть сидевшего за рулем «Чайки» человека.
– Кто это?
– Отчим Тайгряна.
– Почему ты думаешь, что это он? Разве мало таких машин…
Артём поглядел на неё удивлённо.
– В нашем городе мало – две-три, наверное. Это же тебе не Москва. Да и вообще я номера знаю. Только что он здесь делает…
