Муж отставил в сторону баян, вздохнул и, глядя на притихший гостей, пояснил:
– Варвара – моя землячка. Мы жили на одной улице в станице Тихорецкой. Это, если кто не знает, на Кубани. Ходили с ней в одну школу, только в разные классы. Эта белолицая, чернобровая казачка мне еще в седьмом классе приглянулась. Но, как оказалось, не только мне одному. Многие хлопцы пытались за ней ухаживать и даже дрались между собой. Но мне они были не соперники. Я уже тогда был видный казак, ходил в кубаночке из-под которой торчал кучерявый чуб. – Юбиляр крутанул головой, усмехнулся. – Однажды я подкараулил Варвару идущую от реки с полными ведрами помидор. Тогда многие станичники имели у самой реки огороды, где выращивали овощи. Было уже темновато. Я вышел из камышей и предложил помочь донести ведра. «Обойдусь без помощников», – испуганно ответила она мне и поспешила к дому по узкой тропинке. Я не отстаю, иду следом за ней. Ведра тяжелые, руки у нее устали. Поставила Варя ведра на землю и стала дуть на ладони. Вот тут-то я и воспользовался моментом. Обнял ее, прижал к себе. «Ты дурной что ли, – попыталась она меня оттолкнуть, – а если мой батька увидит. Ты тогда не только кубанки лишишься, но и своего чуба».
– Может, хватит вспоминать об этом, Семен? – смущенно попросила Варвара.
– Рассказывай, Семен Иванович, рассказывай, – попросили гости.
– Так вот, – продолжил юбиляр рассказ, – я ее не слушаю, еще крепче к себе прижимаю, целую. Чувствую, больше не толкается, значит, понравилось. К тому же и сама меня обняла. Кровь ударила в голову и, не знаю, чем бы закончилась наша встреча, если бы не серия сильных ударов по спине. Отскочил в сторону, а это ее отец меня кнутовищем хлещет и приговаривает: «Я тебя, сукин сын, барбос, научу, как руки распускать. Не для тебя, оборванец, ращу я свою дочь. Ей еще учиться надо, а не с тобой женихаться». Я с трудом выхватил с его рук кнут и отбросил в сторону. Отец Варвары слегка подустал меня хлестать, но злость еще не прошла. «Запомни, Семен, – сказал он угрожающе, – если еще раз увижу тебя рядом с дочкой, засеку до смерти».
Варвара тем временем подхватила ведра с помидорами и, сверкая пятками, побежала домой. Я долго стоял на тропинке, почесывая расписанную кнутом спину, потом, словно побитый пес, побрел до своей хаты. Во двор вошел не через калитку, а перелез через плетень, снял посеченную рубашку, обмылся возле бочки с дождевой водой и, переодевшись, снова пошел на улицу. А тут как раз мой дружок закончил сено сгружать с телеги. Говорит, подожди чуток, я сейчас обмоюсь, и пойдем гулять.
Разумеется, дружку я ничего не сказал о случившемся, кроме того, всячески старался скрыть саднящую боль в спине. Да он особенно и не приставал с вопросами. Как раз наоборот, сообщил, что у нашей обидчицы Пивнихи снова гуляют заезжие гости.
– Я этой, стерве, до сих пор не могу простить обмана, – горячился мой дружок. – Арбузы забрала, а в постельку к себе не пригласила.
Мы через огороды пошли во двор нашей должницы, подкрались к окошку и стали наблюдать через щель в занавески за происходящим в комнате. Один из заезжих казаков засунул хозяйке под кофту руку и стал целовать ее в шею. Второй казак, он был постарше, лежал на топчане, прикрыв глаза. Немного постояв, решили пойти посмотреть, что находится в бричке, которая стояла во дворе Пивнихи. Оказалось, что она груженная мешками с просом. Видать казаки утром собирались везти его на мельницу. Мне все это уже надоело, и я предложил дружку вернуться по домам и лечь спать. Но он не успокаивался и стал в каждом мешке проделывать металлическим штырем дырки, через которые просо, словно вода, потекло на землю.
