«Театр – мой дом!» – пела одна из ее любимых героинь – английская актриса Джулия Ламберт. Она полностью подписывается под этими словами. Театр – ее дом. И не какой-то абстрактный, а именно Театр оперетты. Шутка ли: больше полувека на одной сцене…
А ведь были соблазны поменять эту самую сцену. Звали в Вахтанговский театр, в Александринку, Анатолий Эфрос хотел, чтобы она стала актрисой его театра…
И если про желание Эфроса она узнала не так давно (знаменитого режиссера уже не было в живых), то дирекции Вахтанговского театра и Александринки вели переговоры лично с ней.
…Когда-то очень давно ее муж Владимир Аркадьевич Канделаки, которого, без преувеличения, знала вся театральная Москва, познакомил ее с Рубеном Николаевичем Симоновым. Два главных режиссера (Канделаки возглавлял тогда Театр оперетты) дружили давно, и она знала об этом. Встречаясь после спектакля в Вахтанговском ли театре, куда Рубен Николаевич приглашал их, в гостях ли, у них ли дома, она чувствовала явный интерес со стороны Симонова и всегда зажималась при этом. Кто он и кто она? Великий Симонов и она – пусть уже известная, но все равно молодая актриса Театра оперетты. А Рубен Николаевич словно и не замечал ее стеснения.
– Здравствуйте, Танечка! Как поживаете? Что нового у вас в театре?
Первое время она вздрагивала при этих вопросах и, если честно, что уж теперь-то греха таить, ждала подвоха – ведь вахтанговцы всегда славились своим потрясающим чувством юмора, шутками и всевозможными розыгрышами. Симонов же прекрасно знал от Канделаки и о ее жизни, и уж тем более о том, что происходит в Театре оперетты. Но почему-то всегда задавал ей самой эти вопросы… И, преодолевая смущение, она отвечала на них. Владимир Аркадьевич при этом мог стоять рядом, и она иногда замечала, как смеются его глаза.
В начале 1962 года в их квартире раздался телефонный звонок. Снял трубку Канделаки.
– Это тебя! – после приветствия сказал он и протянул ей телефонную трубку. Глаза его на этот раз были серьезными.
– Меня приглашает на разговор Рубен Николаевич! – опешив от того, что услышала на том конце провода, сообщила она мужу.
– Танечка! Так ведь на разговор же, а вовсе не на эшафот, – рассмеялся Канделаки.
– Владимир Аркадьевич, – когда она волновалась, даже дома называла мужа по имени-отчеству, а иногда и на «вы», – ведь вы же знаете, что это будет за разговор.
– Догадываюсь, – уклончиво ответил Канделаки. – Собирайся побыстрее, не нарушай своих правил – ты никогда и никуда не опаздываешь.
– А ты? Разве ты не поедешь со мной?
– Нет, девочка моя! Мое присутствие только помешает тебе…
Путь от Котельнической набережной, где они жили, до Вахтанговского театра на Арбате показался ей вечностью.
– Не бойся, девочка! – Она все-таки уговорила мужа хотя бы подвезти ее до театра. – Ты у меня умница. – Муж поцеловал ее, и она вновь увидела, насколько серьезны его глаза.
Выйдя из машины, она подождала, пока Канделаки уедет, соединила руки ладонями друг к другу, коснулась лицом пальцев – она всегда так делала в трудную минуту, собралась с мыслями, и через некоторое время служащие театра уже слышали стук ее каблучков, раздававшийся по коридорам театра.
– Здравствуйте! – Она легко открыла дверь приемной Рубена Николаевича. – Я – Шмыга!
– Здравствуйте, Татьяна Ивановна! – услышала в ответ. – Проходите, пожалуйста, Рубен Николаевич вас ждет!
