Отметим, что эта чрезмерная стыдливость сочеталась с некоторой наивностью. Придворные обратили на это внимание во время посещения императрицей одной из выставок. Остановившись перед статуей, названной «Целомудрие», она высказала свои замечания:
– Плечи слишком уж узки. Это некрасиво!
Сопровождавший ее Нойверкерке позволил себе заметить на это, что фигура юной девы и должна быть менее развитой по сравнению с фигурой женщины и что «эта неразвитость тела и является частью целомудрия».
И тогда императрица ответила с присущей ей категоричностью, даже не подумав о том, как могут истолковать ее слова извращенные умы:
– Можно оставаться целомудренной и не будучи узкой в бедрах! Я не вижу никакой связи!..
Официальные лица с трудом удержались от смеха…
Из-за своей стыдливости, строгости взглядов и нерасположенности к любовным забавам Евгения начала конфликтовать с придворными дамами. Ведь Тюильри был царством беспорядка и красоты, блеска и сладострастия…
Вот описание двора, сделанное современником, графом Орасом де Вьель-Кастелем:
«Что касается женской добродетели, то тем, кто меня об этом спросит, я могу дать один лишь ответ: женщины очень похожи на театральный занавес, поскольку каждый вечер их юбки поднимаются и опускаются раза по три.
Женщин уже даже не удовлетворяют мужчины, и среди них все более широкое распространение получает лесбиянство.
В наше время все живут только чувствами, и женщинам нет отказа ни в чем, все их капризы удовлетворяются.
Педе… теперь уже больше не осуждаются; маркиза де Кюстина все теперь считают человеком порядочным.
Если вы не станете трогать пороки соседа, он будет щадить ваши собственные пороки.
Светская беседа едва прикрывает развратность мысли. Женщины с ума сходят от игривых слов, то есть от похоти, обличенной в благопристойную словесную оболочку. И это называется “уметь вести себя в обществе”.
Если мужчина спросит женщину прямо: “Не желаете ли переспать со мной?”, это будет расценено как хамство, плохой тон. Но коли он промолвит ей страстно “Я без ума от вас!” и бесцеремонно сотворит с ней все, что захочет, она будет считать его человеком с хорошими манерами, очаровательным»[1].
Стыдливость бедной императрицы, сами понимаете, ежедневно подвергалась суровым испытаниям. Тем паче, что император на пару с Морни находил наслаждение в том, чтобы проучить ее, а посему сообщал ей обо всех скандалах на любовной почве, происходивших в высшем свете. Так, однажды утром, они рассказали ей о происшествии с Мари д’Агу. Нам же о нем повествует все тот же господин де Вьель-Кастель:
«Графиня д’Агу была в свое время похищена Листом, от которого родила троих детей. Затем, вернувшись в Париж, она стала любовницей Эмиля де Жирардена, Лема и т. д. … И наконец, эта женщина превратилась в социалистическую писательницу под псевдонимом Даниель Стерн.
Однажды вечером, когда мы вдвоем пили чай, сидя у камина, она сказала:
– Я как-то раз попыталась было понять, какое это наслаждение – принадлежать одновременно двум мужчинам.
– Как это? – спросил я.
– Как? – произнесла она в ответ. – Вы ведь ели сэндвичи?
– Да.
– И знаете, как их готовят?
– Еще бы, черт возьми! Берется ломтик хлеба, намазывается с одной стороны маслом, а на другую сторону кладется ветчина[2].
– Вот именно! Так вот я и приготовила сэндвич, в котором ломтиком хлеба была сама…»
Можно было себе представить чувства Евгении, когда она узнавала о подобного рода развлечениях…
