– Это – моя жена, мадам…
Смутившись, госпожа де Лабедуайер извинилась за «пигалицу» и, покинув господина Руера, подошла к группе своих приятелей.
– Со мной только что приключилась самая забавная и неприятная история, – сказала она. – Разговаривая с мсье Руером, я увидела, как в зале появилась какая-то маленькая смуглолицая дама… Вон она, видите… Так вот, я воскликнула: «Это что за пигалица?»…
– На что я имел честь ответить вам: «Мадам, это – моя жена»…
Резко обернувшись, госпожа де Лабедуайер увидела перед собой продолжавшего улыбаться господина Руера…
Мериме был прав, говоря про Наполеона III: «Он пыжится, как кот, недели две, а потом, добившись своего, остывает и больше об этом не думает вовсе». И императору, действительно, очень скоро надоела эта очаровательная, но вечно попадающая впросак женщина.
Для того чтобы отблагодарить ее за доставленные ему приятные моменты, он сделал ее мужа – уже камергера – сенатором. А потом обратил свой взор на прелести других дам[4].
После полугода тихой и размеренной жизни ему требовалось пожить бурно. И он снял на улице Бак, располагавшейся между набережной и бульваром Сен-Жермен, небольшой особняк и устроил в нем свое любовное гнездышко. Вечерами, надев голубой плащ и серые брюки со штрипками, напялив на голову простую шляпу и прихватив трость из рога носорога, он выходил из Тюильри через потайную дверь, за которой его ожидала карета с двумя телохранителями, и отправлялся на улицу Бак. Там он встречался с актрисами, кокотками, субретками, светскими женщинами, куртизанками…
Ему нравились все. Он признался в этом однажды, когда в Тюильри играли в загадки и всем было предложено ответить на такой вопрос: «Какая из женщин более подходит для занятий любовью с точки зрения чисто чувственной: дама из высшего света или куртизанка?»
Когда пришел черед отвечать, Луи-Наполеон сказал:
– Для любви пригодны все женщины, какого бы социального происхождения они ни были. Главное – чтобы были чувственными и элегантными!
А потом с улыбкой добавил:
– В саду, куда никто не может проникнуть, растут великолепные плоды, которыми наслаждается один владелец сада. Но почему же в доступном для всех саду не могут произрастать столь же сладкие плоды?
Любовь императора к женскому полу привела его однажды к очень пикантному происшествию. Как-то вечером на одном из праздников император, проходя через маленькую темную гостиную, увидел лежащую на канапе фигуру в юбке. Приблизившись, он сунул руку под юбку, погладил ногу и позволил себе некоторые вольности. В ответ раздался дикий крик. И Наполеону III ничего не оставалось делать, как принести свои глубочайшие извинения епископу Нансийскому, который, устав от суеты праздника, прилег на минутку на канапе и сладко задремал…
Евгения, разумеется, даже и не подозревала об этих выходках императора. Она скользила прекрасным белым лебедем над сомнительной чистоты водой придворной пошлости. Казалось, ничто ее не трогало. На балах, где, по выражению одного из авторов мемуаров, «взгляды были не чем иным, как призывом к разврату», она улыбалась слегка грустной и чуточку натянутой улыбкой фригидной женщины.
Оказавшись по милости естества вне течения, влекущего мужчин и женщин к сладострастию, она не могла себе представить, как это люди могут страдать от любви и жаждать ее. Кроме того, ослепленная собственной красотой, она и в мыслях не допускала, что император сможет предпочесть ее какой-либо другой женщине.
