А ночью в Турин отправлялось зашифрованное донесение.
Таким образом, как сообщил нам Ален Деко, «она смогла привить императору чувство симпатии к Италии и очень часто информировала Кавура о состоянии ума и настроениях французского монарха…».
Эта тайная деятельность продолжалась вплоть до самого июля.
Ибо потом Наполеон III уехал из Сен-Клу на воды в Пломбьер.
А Вирджиния осталась скучать в Париже.
Но она зря полагала, что осталась одна. Ибо министр внутренних дел, с недоверием относившийся к этой слишком уж красивой и шумной итальянке, приставил к ней своих соглядатаев. За ней всюду следили, ее разговоры записывались, за встречами ее подглядывали. Дошло до того, что стали вскрывать ее письма, что, впрочем, не принесло никаких результатов, поскольку красотка была очень хитра. Она сумела всего лишь улыбкой добиться от Генерального управляющего почт, чтобы ее корреспонденцию доставляли в посольство Королевства Сардинии. Для большей безопасности она соблазнила секретаря этого посольства графа де Пулига.
Этот милый человек был до такой степени влюблен в нее, что написал ей:
«Я расстался с Вами, испытывая такую боль в сердце, что на улице почувствовал, что мое лицо все залито слезами… Когда я Вас покидаю, мне кажется, что все струны моей души сейчас лопнут вместе с внутренностями».
Естественно, этот идолопоклонник никогда бы не осмелился передать полиции письма из Пьемонта, приходившие на имя Вирджинии…
Все лето, несмотря на неусыпную слежку, графиня продолжала поддерживать переписку с Кавуром, не давая карт в руки всех подозревавшего министра внутренних дел.
Вернувшись из Пломбьера, Наполеон III незамедлительно доказал Вирджинии, что разлука нисколько не охладила его пыл. Продемонстрировав это с юношеским задором, он отправился перевести дух в Биарриц. По возвращении оттуда он, по-прежнему влюбленный, пригласил госпожу Кастильоне в Компьень[28].
Двор был поражен. Это означало, что любовница императора будет жить под одной крышей с императрицей? Но что на это скажет Евгения?
Евгения не сказала ничего.
Несмотря на чувство ревности и огорчение, она решила, что разумнее всего будет промолчать. Тем более что она прекрасно знала своего легкомысленного и непостоянного в своих привязанностях муженька и была поэтому уверена в том, что госпожа Кастильоне не сможет надолго занимать его сердце.
Для Вирджинии месяц, проведенный в Компьене, был сплошным праздником. Днем весь двор восхищался ее нарядами, а ночью император по достоинству оценивал их отсутствие. Когда все ложились спать, он пробирался в комнату Вирджинии и демонстрировал ей великолепный образчик мужской силы…
Поскольку все относились к госпоже Кастильоне как к официальной фаворитке, она возомнила себя мадам Помпадур. С некоторых пор ее высокомерие вышло за рамки приличия. Некий журналист написал восторженные слова об ее красоте, а она добавила – совершенно серьезно – следующие строки:
«Всевышний не знал, что делает, когда производил ее на свет. Он так прилежно ее лепил, что когда закончил, потерял голову, увидев этакое великолепие…»
Она разрешила сфотографировать свои ступни, щиколотки, руки и плечи, носила свою красоту по различным салонам так, будто речь шла о церковной раке, которую все должны были почитать. Дошла в своей смелости до того, что стала носить такие же прически и украшения, как и императрица. С женщинами она вообще перестала разговаривать.
