Я старался выправить душу. Зациклился на работе. Хотел чувствовать себя важной общественной фигурой, беспрекословным авторитетом. Хотел властвовать, поднявшись над другими. Хотел всех удерживать под контролем, чтобы никто не мог контролировать меня. Хотел, чтобы мной восхищались.
У меня было много женщин, но ни одну я так и не полюбил. Жизнь с другим человеком приравнивалась к моральным пыткам. Мои рвения начинались с разных причин, а заканчивались всегда одинаково – раздражение и ненависть к любящей меня женщине.
Я часто думал: если бы не знал сестру, если бы мы никогда не встречались, возможно, я бы испытывал интерес к жизни, нашел бы в ней смысл или придумал его. А испытывая подобие любви к случайной женщине, я бы верил, что это и есть любовь. Но мы оказались близнецами в одной семье, и единственное излечение от этой аномалии – забвение.
Тотальная потеря самого себя.
Однажды я едва не распрощался с жизнью… Те события прочно врезались в память, словно произошли вчера. Десятилетние, мы были наивны, беспечны и уверены в счастливом завтрашнем дне. Мы так привыкли засыпать и просыпаться рядом, что и помыслить не могли о возможной разлуке. В тот злополучный день нам суждено было впервые осознать, что у жизни найдется ответ для каждого самоуверенного человека.
Аномальная жара не могла удержать детей во дворах во время школьных каникул. Мы сбивались поутру, как стайка чирикающих птичек, и, торопясь к реке, оставляли позади турники и качели. Ребята постарше сразу заходили на глубину, чтобы поиграть в мяч. Некоторые присматривали за младшими сестрами и братьями, иногда позволяя себе поплавать неподалеку.
Мы же с сестрой довольствовались развлечениями на берегу или у водной кромки. Я гонял мелкую рыбу, бегая за ней наперегонки с волнами. Сестра обожала возводить песочные замки, иногда успевая за день выстроить целый городок с каналами и башенками. Плавать мы не умели, однако очень хотели научиться.
Наблюдая за старшими, я убеждался, насколько это, должно быть, легко. Школьный учитель как‑то обмолвился, что плавание – рефлекторная реакция, и, в сущности, плавать могут даже младенцы. Но почему‑то мне не удавалось. В попытках удержаться на воде тело казалось тяжелым, и ноги быстро встречали дно. Поэтому плавание казалось чем‑то вроде суперспособности.
«Как только отбросишь страхи и полностью доверишься воде, она это поймет и откроет для тебя новые возможности», – рассуждал я, сидя на теплом песке, зарывая в него пальцы ног. Достаточно быстро меня наполнила уверенность: именно сегодня все получится. Воспрянув духом, я бодро направился к воде. Заметив это, сестра взволнованно поинтересовалась:
– Ты ведь не собираешься учиться плавать? – И, получив подтверждение своей догадки, требовательно повысила голос: – Но мама и папа запрещают, когда их нет рядом! Стой! Иначе я все им расскажу!
– Ты никогда не ябедничала и сейчас не станешь. Кругом люди! Если что‑то пойдет не так, кто‑то точно заметит! – перебил я и сделал еще несколько шагов вперед.
Сестра бросилась следом, рассчитывая схватить меня и вернуть на берег, но я был уже далеко. Оглянувшись, я засмеялся: она боязливо топталась на месте и размахивала руками, чтобы привлечь мое ускользающее внимание.
Зачем слушать ее? Я думал лишь о том, как она будет гордиться, радоваться, восхищаться, когда я поплыву навстречу. А потом начну учить ее, и, быть может, через пару дней она тоже поплывет, благодарная и счастливая. Обязательно поплывет, ведь только я смогу подобрать нужные слова и объяснить, что мы раньше делали не так.
