Загогулина - страница 2

– Протратился! – ахнула Мариам.

– Ну, там, на ювелирном, – говорит Леня, – после работы золотую пыль сдают. А я – то чихну, то рукавом смахну!..

…Угодил варан в ловушку. Ящик захлопнули – и в зоопарк.

– А сюда меня бабуся пристроила, – Леня выключил киноаппарат и зажег свет. – Помнишь мою бабусю?

– Августина Пегасьевна! – сказал Мариам.

– Точно! – обрадовался Леня.

И мы пошли домой. Нунэ – к себе. Леня – к бабусе.

А я – к нам, с Чипсом и Мариам.

Мои приехали в субботу.

Мама с магнитофоном-«репортером» в сумке через плечо. В желтой куртке, с веснушчатым носом и с целым букетом лиловых астр! Ну и папа тоже – в кепке-«рихтеровке»!

Я его не видела две с половиной недели. А я за него, когда он ездит читать свои лекции о международном положении, все время переживаю.

Особенно после того случая на Печоре.

В прошлом году в феврале поехал папа на Крайний Север. И вот вечером из Дворца культуры, где он должен был выступать, присылают в гостиницу лошадь с санями.

Метель! Мороз – минус какое-то ужасное количество градусов. Возница в тулупе, а моего папу в два тулупа завернул! И рукавами завязал сверху и снизу.

Едут через реку Печору. Пурга! Ветер! Тьма вокруг египетская! Вдруг – сугроб! Резкий поворот!.. И мой папа вываливается из саней прямо с головой в сугроб!

Возница чувствует – сани легче стали, лошадь быстрей пошла.

Развернул – и назад!

Схватил папу на руки, прямо в тулупах, закрученного, – обратно его, в сани!

Папа ему:

– Спасибо, гражданин!

А возница:

– Какой же я, – говорит, – «гражданин»! Я – гражданка!

Дальше ехала – всю дорогу оглядывалась. Наконец-то все теперь дома!

Чипе на радостях чуть хвост не отшиб – размахался!

Я сама-то выскочила не хуже Чипса.

Мама принюхалась и говорит:

– Чем это у тебя пахнет – вкусным?!

– Лобио! – говорю я. – Фасоль такая, армянская.

– Ой-ой-ой! – говорит папа.

И тут в переднюю выплывает Мариам. В бабушкином фартуке с самоваром на животе! С черными бровями, копия дядя Ованеса!

– …Доброе утро! – это мои родители сказали хором.

– Доброе здоровье! – отвечает Мариам.

– Ма! – говорю я, так как чувствую, что пора объясниться. – Понимаешь… у нас… с Мариам… В общем, это… будет ребенок!

У мамы с плеча поехал магнитофон.

Она еле успела его подхватить, зато на пол посыпались астры.

Папа, я и Мариам бросились их подбирать.

– К-какой ребенок??? – спрашивает мама.

– Какой-какой! – бурчу я с пола. – Обыкновенный.

Милиционер шел, раскачивался, не по-милиционерски махал руками и делал такие широкие шаги, как будто в ушах у него гремела музыка.

И мы с Нункой тоже – шагали за ним по Тверскому бульвару. И падал снег! И опять никто не знал, где мы. Даже Мариам и Чипе не отыскали бы!

Я раньше тут жила, до школы, на старой квартире. И вечно гуляла с какими-нибудь старушками.

А мама бежит к себе на радио. Разбежится и едет по льду, по черным ледяным каткам! И в конце бульвара становится такого роста – как я.

Я когда тут иду и дом вижу мой – с геодезической вышкой! И эти фонари на длинной ноге!.. Фонарь «сорок»! Фонарь «тридцать четыре»! Сами серым покрашены, а номера – желтые!.. Сказать не могу, до чего мне нравится здесь ходить.

– А у нас в Схоторашене, – заявляет Нунэ, – только стемнеет – лягушки квакают! Как волки завывают!

Тоже мне, сказанула, будто ей здесь плохо – на Тверском!

«Красная площадь» – стрелка направо.

«Трубная площадь» – стрелка вверх.