Добившись улыбки любимой жены, в прошлом – изменник гунънова клана накинул холст на плечо, подмигнул дочери и вышел ополоснуться в затопленной бане. Наутро его ожидал непростой и долгий путь в столицу…
* * *
Еще один день подходил к своему исходу.
Казалось, сам оборот дня подустал от наполненности делами и, благоприятно обернувшись бархатистым оттенком молочного неба, поспешил накрыть опустевшие учебные павильоны и территорию полигона уютным ночным покровом, затягивая расслабившиеся тела воспитанников на своих койках в долгожданный сон.
Гердеро, как и положено помощнику командира казармы, улегся самым последним. Несмотря на исполнительность, выдержанность и природное добродушие, и он успел утомиться от постоянных разговоров и изъяснений то с наставниками, то с одногруппчанинами.
Гердеро вырос, воспитываясь своим дедом в деревушке, что располагалась севернее столицы. Своих родителей помнил плохо. Ему от силы исполнилось два года, как однажды в дом ворвались военные и увезли родителей на суд. Отцу – чистокровному гунъну – по законам клана предстояло отбыть на рубку лесов дальних земель Севера, а матери – свифке – был вынесен приговор о скорой казни на помосте. Тогда дитя успел спрятать его дед. Что же касается отца, то тот свел счеты с жизнью еще в ожидательном пункте перед самой отправкой, не желая принимать то неизбежное, что стало с его семьей.
Мальчик, несмотря на удачное наследие гунъновой внешности, вырос «в тени». Грамоте учил дедушка, который сам был когда-то учителем счета, и которого Гердеро похоронил уже став подростком. В родной деревне все любили юношу-сироту, и, кажется, никто и не знал, что Гердеро – «беззаконный» плод загубленных запретным желанием и связью разнокланцев. Хотя, конечно же, тот, кто донес до военных об этой семье, проживал в этой же деревне. Испытывал ли он сожаление в будущем или острую боль в груди, когда б видел, как малыш растет сиротой, по воле нелюдя лишившись материнской и отцовской любви, ответить трудно, так как воздаяние за содеянное не заставило его самого долго ждать. Доносчика нашли утопленным в собственной бане. А кто совершил это правосудие местные даже разбираться не стали, ибо, несмотря на тяжелые гунъновы законы и условия, которые диктовались простым жителям той деревни, в которой проживала семья Гердеро, запретная связь не была поводом убийства матери и сына.
Если б Гердеро поделился с кем-нибудь своей историей, безымянный слушатель, вероятно бы, решил, что гунън управляем жаждой отмщения за несвоевременную смерть родителей. Но на самом деле, Гердеро стремился попасть в штаб, чтобы собственной службой повлиять на законы, принимаемыми теми, кто занимает высокие звания, чтобы ни одна семья, ни один ребенок больше не пострадал от подобных, отнюдь негуманных законов, как однажды это случилось с ним….
Нельзя не отметить почитание молодым воспитанником Главнокомандующего Амгула. Один только запрет на казни удостоился восхищения не только Гердеро, но почти всего клана…
Гунън на миг прикрыл веки, потянулся, раскинув руки в стороны, и повернулся лицом туда, где на соседней койке лежала Шамила. Она также не спала – смотрела над собой, уперевшись взором в основание верхней кровати, на которой храпел одногруппчанин.
Гердеро, не отводя от свифки глаз, задумался. Именно в этот момент Шамила, почуяв пристальный взгляд, повернула голову и непроизвольно уставилась на него. Приглушенный свет ночного неба лениво проникал в тихую казарму и ложился на мирно лежащие тела. Такой же свет обволакивал оголённые плечи Гердеро и его скулы. Как обычно, тот смотрел просто – без скрытого умысла или намека на что-то непристойное или двусмысленное. Этот взгляд никогда не вызывал у девушки презрения или негодования – ведь под его началом в воздухе витала надежность и правильность.
