Людей все время люто не хватало, и предложение оставить себе пару трофейных машинок было принято. Да такое повсеместно было: положено все трофеи сдавать, но этот приказ исполняли спустя рукава. Еще и потому, что силенок мало, а приказы исполнять надо, словно в роте народу штатно. Хоть тресни, хоть сдохни – но выполни, и тут всякое лыко в строку шло.
Много ручных пулеметов в руках у Сидорова побывало, а этот понравился больше других. После того, как несколько раз жизнь ему спасало именно то, что вместо винтовки в руках был ручник, уважал сержант эти машинки. И этот последний, взятый у валявшегося в неглубоком окопе расчета, оказался самым удачным. Стоял аккуратно на стрелковой полке, а все прошлые его хозяева валялись неряшливой кучей, из которой торчали окостенелые руки и ноги. Пришлось повозиться, пока нашел под трупами и запасные стволы в футлярах, и ЗиП, и нужные инструменты. Полный комплект! Одна беда: патроны жрал совершенно свирепо, зато давал невиданную мощь огня, поражая ум цифрами выпускаемых за минуту пуль – аж больше тысячи получилось при проверке. А еще дырчатым кожухом был на ППШ похож, что тоже приятно.
При том несложный оказался. Были во второй роте ребята, знакомые с ним, за магарыч малый все обстоятельно показали и рассказали – ну да и у них тоже была неучтенка именно такая. И отдельно предупредили, что могут и свои сгоряча влепить, посчитав по звуку стрельбы, что это враг сидит, потому – учесть и это надо.
Теперь вражеская цепь, на редкую удачу пулеметчика, бежала к нему боком, и крайний к пулемету зольдат был метрах в пятидесяти. Такое выпадает немногим – устроить чистый кулисный огонь, крести – козыри с фланга…
– Давай, сержант! – азартно просипел рябой паренек, взятый Сидоровым в подручные за редкую удачливость. Сам замкомвзвода считал, что и удачливость – и неудачливость – понятия физические, существенные и даже передаются, если находишься рядом. Потому удачливых привечал, а от неудачников старался сторониться.
Отвечать было некогда, фигурки выстроились плотной – не промажешь – мишенью, неровной по верху (одни дальше, другие ближе), но сплошняковой. И пока не рассыпались – даванул на тугой спуск. Пулемет взревел, жадно втягивая в себя суставчатую металлическую ленту, зубастую от пуль. Бил, не жалея патронов, пока враг не успел сообразить. Вояки эти пятнистые были опытными, ушлыми и толковыми, поняли мгновенно, что попали в засаду, но в бою и под пулеметной струей это самое «мгновенно» нередко становится для многих вечностью и решает все.
Как косой секанул, срубив цепь на ходу. Сколько искалечил пулями, а сколько успели залечь – было непонятно, но атака провалилась. Придавил лежащих, как кот лапой давит пойманную мышь, не давая головы поднять. Лупил теперь короткими, но частыми очередями, опасаясь перегреть ствол. Чуток не доглядел, когда раскаленный выщелкнули из пулемета – упустили его в жижу, и он зашипел паром. Чертыхнулся рябой боец, схвативший сталь неловко и обжегший себе руку. Обругал балбеса. Тут же об этом забыл, как только холодный запасной ствол на место встал, и продолжил поливать поле перед собой.
Ротный воспользовался, поднял такую же жидкую цепь своих – только бы не вылезли вчерашние немецкие артштурмы, явно они этих пятнистых поддерживали ранее. Но не вылезли, потому и рота, и чуток позже – весь батальон (хотя, если по штату судить, то состава на половину нормального батальона не хватило бы) продвинулся на пару километров, позволив сматывать весьма хлипкую оборону в стороны от образовавшейся прорехи. Первые успешные прорывы этой операции уже кончились, войска вымотались, откусив здоровенный кусок территории и наломав врагу техники и публики. Силы были на исходе, и врага еще теснили только потому, что не успели немцы свеженины подбросить. А те ошметья, что сейчас противостояли – слишком огребли в самом начале. И далее продолжали огребать, отступая. Главное было – гнать, не давая зацепиться и окопаться, как это умели делать немцы. Зарывались в землю они, как кроты. Привыкли, еще с той – Великой войны. У наших такой привычки не было, и вставало это дорого.
