– Да все в порядке, для газеты – маловато. Ладно, поехали дальше?
– Там небезопасно, товарищ майор, – с большим почтением обратился к младшему по званию обычно заносчивый и грубый замполит.
– На войне везде небезопасно, дорогой полковник. Поехали! – и первым полез в машину. Остальные последовали его примеру, попрыгали в бронированный кузов автоматчики, и машины унеслись дальше, оставив обоих пехотинцев в поднятой пыли.
– Черт гладкий, – буркнул вслед рябой, оставшийся без пачки зольдбухов и кителя и как-то огорченно глядевший на свои босые руки.
– Корреспондент! Из самой Москвы, наверное! – сделал вывод замкомвзвода.
– А, ну да, похоже. Мало ему двадцати трех фрицев! Попробовал бы сам хоть одного пришибить! Понапишут черт те что, как деревянной ложкой боец шесть танков разгромил, а форсу, словно они это сами сделали, щелкоперы брехливые. Читать совестно, что понапишут, зато сапожки с форсом и одежка барская – неодобрительно разворчался боец.
– Ты полегче бубни, а то подведет тебя длинный язык под монастырь, – осек его наставительно Сидоров. Идти по дороге и ждать телегу ему расхотелось категорически.
– А твой-то кителек чего полкан уцепил? – удивился везунчик.
– Куда конь с копытом, туда и рак с клешней… Черт его знает, а мы без заплат остались. Ладно, пошли домой, эти еще возвращаться будут или еще кого нелегкая принесет, – решил Сидоров.
– А как считаешь, напечатает этот красавчик про нас статейку? Этак пышно: «Героический пулеметный расчет доблестного старшины Сидорова мастерски и умело могучим кулисным огнем с фланга стремительно истребил вражескую французскую роту эсэсовских гнусных французов. Бей врага, как расчет великого Сидорова!» – продолжил трепать языком везунчик.
– С чего это я старшина? – удивился замкомвзвод.
– А для красоты. Эти ж газетчики удержу не знают, все на свой манер перевертывают. Про нашего комбата, было дело, понаписали такого, что только фамилия и была точно указана.
Старший сержант поморщился. Положа руку на сердце, ему нравилась эта самая пышность в газетах. И привычная тяжелая и грязная работа войны приобретала под пером очередного писателя блеск и красоту. А уж если это будет о нем – он с легкостью простит кудрявому репортеру и старшину, и роту. Нет, так-то поворчит, конечно, для порядку, но в душе маслицем помазано будет, приятно так станет. Да и не слишком-то и преувеличено окажется – вполне возможно, что положенные там на поле как раз и были ротой.
Поистрепались фрицы, лоск потеряли. И не раз слышал – вместо внятных полков и дивизий у фрицев все чаще были какие-то невнятные «группы» – сколоченные на скору руку из всяких огрызков и обломков разгромленных вдрызг этих самых, сделанных по правилам и штатам, дивизий и полков. Не до жиру, не до орднунга, когда лупят в хвост и в гриву.
– Нет, не напишет. Не дадут. Франция же сейчас вроде как с Гитлером борется, потому политически будет неверно такое писать. Хотя – вон они, наглядно, хрен им в печень, борются, аж который день им морды бьем… – резонно и степенно отметил сущую правду Сидоров.
– Это да, политика. Когда политрук рассказывал про наших французских летчиков, так их куда меньше, чем этой сволочи, с которой мы сейчас машемся. И их еще до хренища, а у нас пушку отобрали, – перескочил на свежую обиду везунчик.
– Так она и не наша была, полк придал. Временно, – сказал сущую правду Сидоров, но при том не вполне убежденно: когда при взводе была эта пушечка – жилось и впрямь куда веселее.
