– Ай, ну вас! Я умываю руки.
Пока дети ругались, он махнул звукорежиссёру, и тот включил весёлую танцевальную музыку. Когда все успокоились, Пересвет отдал бразды правления театральной студии, а сам ушёл в фойе ДК.
Наконец мероприятие подошло к концу. Двое мужчин облили чучело горючей смесью и подожгли с помощью факела. Дети сразу подбежали к родителям. Сверкали вспышки камер телефонов, слышался весёлый смех ребят. Пересвет стоял у сцены рядом с румяной девушкой, что играла Весну, и хмуро наблюдал за действом. Каждый раз одно и то же.
Вскоре догорел последний пучок соломы. Посреди двора остался только «скелет» бабы Масленицы. Над землёй высился чёрный крест, а с его обугленных перекладин капал на мёрзлую почву дёготь сухой травы. «Только бы жечь, а про суть праздника и не знают», – подумал отнюдь не весёлый Пересвет, глядя на радостные лица гостей.
Зиму проводили, Весну встретили. Работники ДК стали разбирать остатки праздника. Несколько женщин принесли из дома стопки жирных блинов, кто-то купил три пачки молока вместо сметаны. Весь оставшийся день коллектив питался только основным кушаньем Прощёного воскресенья.
Угрюмый вид Пересвета озадачил Аллу Петровну. Она несколько раз спрашивала, что стряслось, но ответа так и не дождалась. Другие тоже вдруг начали интересоваться, почему это вечно собранный молодой человек упал духом, хотя директор после мероприятия подходил к нему, с улыбкой хлопал по спине и ещё больше нахваливал.
– Напомни-ка, Пересвет Олегыч, почему ты не забираешь волосы в хвост? – жуя огромный блин, поинтересовался звукарь, и присел напротив него.
– Во-первых, с каких пор мы перешли на «ты»? А во-вторых, резинка больно стягивает кожу, и потом у меня целый день болит голова.
– Так почему бы их не отстричь?
– Потому что, – грубо отрезал Пересвет. – Я дал обещание.
– Кому?
– Себе.
Парень непонимающе уставился на коллегу, ждал пояснений, но Пересвет лишь откусил масляное угощение и запил его молоком. Тогда звукарь усмехнулся и сказал:
– Кстати, насчёт Тяпкина…язык из одного места высунь и скажи ему, наконец, что требуешь премию. А то он так и будет на тебе выезжать. Или хлопков по спине хватит?
Устав от расспросов и наглого раздолбая, который работает у них без году неделю, Пересвет захватил бумаги и выбежал на улицу. Рабочий день закончился, можно было и раньше уйти, корил он себя, спеша домой.
Вообще-то, работа ему нравилась – платят прилично, на жизнь хватает. Если считать дополнительные кружки. Он любил дарить людям праздник и становиться частью действа. Это не мешки таскать. Хотя грузчиком побатрачить тоже успел. С месяц отработал и ушёл: ручки хиленькие, волосы мешаются, как не собирай их в хвост, ещё и учеба выкручивает из тяжелой головы последние гайки. Натерпелся, в общем.
Но сейчас с каждым мероприятием становилось всё сложнее – дети не слушали, а родители не слышали. Пересвет расстегнул пальто и торопливо шёл мимо ларьков с запахом шаурмы, шашлыка или гари, мимо голых деревьев и низких заборчиков в парках, мимо детских площадок с толпами ребятни, и всё думал, что делает недостаточно. Раньше он считал, что всему должен быть предел. Но всё больше убеждался в обратном – ненасытные люди жаждут хлеба и зрелищ, неважно, какой ценой, главное, чтобы было весело. А то, что дети не знают простых вещей – это так, ерунда.
Ему временами казалось, что сколько бы ни старался – всё впустую. Собственная беспомощность душила, как и родная столица. Пересвет вдруг почувствовал, как насквозь провонял городом: выхлопными газами, дуновением сырого бетона в недрах метро, тошнотворным запахом чьих-то тяжёлых духов и копотью дорог…Его затягивало вязкое, клокочущее нутро мегаполиса. Каждый шаг отдавался болью в висках.
