Мама переживала, когда Ве-ре-ра-ра ушла от меня. Новый год без жены я праздновал в одиночестве. Братик Сева только поступил и полгода как жил с теми парнями.
Мама приказала ему разбавить моё одиночество. «Один в поле не воин», – сказала она. Сева собрался и пошёл через загирлянденный город ко мне. Улицы глохли от петард и хлопушек. Люди – пьяные, громкие, разные – бродили повсюду. Сева остановился рассмотреть ёлку на площади. Взорвалось, небо озарилось фейерверком. Горожане восхищённо завопили, и заревела музыка. Сева схватился за голову и присел. (Тогда с ним это произошло впервые.) Братик был предельно растерян.
Он кое-как добрался до меня, пьющего водку под Тото Кутуньо. Я усадил братика рядом и предложил плов с водкой. Вскоре Севу начало тошнить, а потом он уснул. Я же сидел у окна до самого утра. Кажется, это был 2016 год.
На выпускной родители подарили Севе триста тысяч, накопленные за трудовую жизнь. Сева купил в ипотеку однушку в панельке спального района на восьмом этаже. Два месяца «старшой брат» жил с ним, но вскоре съехал в пустую однушку без кровати, холодильника, шкафа и стульев. Родителям мы в этом не признавались.
Я свыкся с новым жилищем. Оно находилось в том же районе, где мы жили с Ве-ре-ра-рой, но стоило дешевле. Сначала я спал на матрасе, потом накопил на подержанную кровать, которая спустя пять ночей отбросила одно копыто. Пару стульев с шикарными спинками нашёл на помойке соседнего двора. Стол смастерил сам. (Возвращаясь как-то домой, сильно за полночь в парке я обнаружил спил широкого тополя.) Моей следующей бытовой мечтой стал холодильник, потому что это очень неудобно – покупать две сосиски или триста граммов мяса на один раз. И с пивом нелегко – приходится охлаждать его в наполненной холодной водой ванне.
Звонок у Севы был сломан с первого дня, и он его не пытался починить. Я долго стучал и дёргал ручку. Наконец дверь открылась, и полуодетый хозяин высунулся из-за двери. Братик Сева был всклокочен и пах потом. На его растерянном лице появилась извиняющаяся улыбка. Я рассмотрел его тоскливые округлившиеся груди, потом бока, потом сползающий на резинку шорт фартук брюха. Он жирел, как скот на комбикорме.
Как всегда, в его квартире был беспорядок. На большом мониторе одного из компьютеров шёл пересмотренный десятки раз сериал в зелёно-золотых тонах. Персонажи в нём были одеты в вычурные костюмы и носили идеального фасона лица. Этот сериал он пересматривал постоянно и ничем больше не интересовался.
Я вынул из рюкзака вино и спросил штопор.
– Откуда? – вздохнул он.
– Нужно иметь гостевой.
– Ну вот нет у меня гостевого штопора, – восприняв мой совет, как хулу, ответил братик Сева.
Я продавил пробку пальцем, уселся на пол и принялся пить вино. Братик Сева закинул ногу на ногу и упёрся подбородком в кулак. Так садилась мама. Он очень на неё похож.
– Глотнёшь?
– Нет, живот болит.
Он всегда у него болел. Помню, как младенцем он орал по ночам и не давал нам спать. Лет в двенадцать у него нашли какую-то не опасную, но дающую отсрочку от армии болезнь.
– Созванивался с предками?
– Мама сказала, что ты назвал её «старушкой». Обижается.
– Она всю жизнь на меня обижается. Я сказал не «старушка», а «старческие интересы». Она пытала меня темой несправедливости цен на карбонат.
– Как она сказала, так я и повторяю! Ты думаешь, я сам это выдумал?
Этот день остался в памяти. Совокупность его красок, запахов и звуков. Мы – братья – сидим в душной комнате среди коробок из-под пиццы и пластиковых бутылок с недопитой газировкой. «Интересно, – думаю я. – Терзает ли братика вожделение?» У него никогда не было девушки. Только школьные подружки. В университете он тоже дружил в основном с девочками. Мама считала, что это из-за загруженности на работе. Я же подозревал, что у всех, кто родились после миллениума, проблемы с социализацией. (Нам – ельцинским деткам – с людьми тоже тяжело, но мы научились себя заставлять.)
