У Анечки была отличная фигура, как у статуй в художественных школах. Однако ж ощущалось, что скоро, незаметно, как рассвет, наступит одряхление. Уже проглядывались морщинки на шее, мелкая апельсиновая корка на бёдрах, которая, впрочем, терялась, если Анечка приподнимала ногу.
– Ты как из обожжённой глины, – похвалил я.
Анечка свернула бельё и прикрыла его кофточкой.
Дальше у нас был контакт.
Лёжа под Анечкой, я содрогался и вертелся, как передавленный шланг под напором. Анечка ползала по кровати, словно жук по воздушном шарику. Слезала, садилась вновь, разворачивалась, требовала то согнуть ноги, то выпрямить.
Наконец хозяйка ослабела и заняла место под шерстяным настенным ковром. Гость наблюдал её тело, которое всеми своими дырочками, даже порами, втягивало последний в комнате кислород. Так было минуту или две. После гость тоже получил своё, не особенно беспокоя хозяйку.
А потом, вдруг хитро глянув на меня своими глазищами, Анечка сошла с кровати, потянулась к потолку и лихо встала на руки. Так – на руках – она медленно пошлёпала в сторону подсвеченной жёлтым ванной комнаты, подцепив на ходу трусики. Уже оттуда она крикнула:
– Здорово? Я по гимнастическому бревну так ходила. Но сказали: ерунда. Зад тяжёлый.
Послышался шум душа. Запахло женской косметикой. Во дворе Анечкиного дома кто-то очень плохо и непоследовательно запел «Про червячков» Летова. Стало прохладно.
Как Че Гевара, на спине, запрокинув голову, приоткрыв рот, прищурив остановившиеся глаза, неестественно согнув руки, я лежал на узкой кровати и размышлял о том, как я здесь оказался. «…И сюда нас, думаю, завела не стратегия даже, но жажда братства…»
Раскрасневшаяся и совсем без косметики Анечка подурнела. Особенно когда уселась на край дивана и принялась чесать мокрые волосы с таким звуком, будто пилила череп.
– Понятно, что никакой супруги у тебя нет, – сказала она, – Зачем соврал? А? Признавайся.
– Зато есть дети, и они некормленые. – С этими словами я потянулся за тряпками.
На прощание Анечка не поцеловала меня, а пожала руку.
– Весьма. Вот тебе шампанское. Я всё равно не буду, а в тебя как в литник течёт. Иди потихоньку.
И я пошёл сквозь полуночный двор, держа шампанское, как противотанковую гранату.
Через пару дней Мельник принёс мне то самое злополучное колье из белого золота и целый кулёк бриллиантов.
– Ты смотри не накосячь! Дорогая хреновина и не наша. Виктор Иванович шлифовал. Видишь, как у него хорошо получилось. – Мельник любовно провёл пальцем по изделию.
– Виктор Иваныч – старый мудак. Я один раз Ленина похвалил при нём за Декрет о мире, так он теперь доёбывает меня темой Советского Союза. Зачем вообще брать на работу стариков?
– Он на пять лет меня старше, – обиделся Мельник.
А потом в курилке, когда на нём держалась маска солнца, а не луны, он (молочный мой брат) почти нежно попросил:
– Ты вот что: сделай поскорее. Я обещал, – глубокая затяжка, – когда директора посещал.
