– Ты как будто влюблён, – сказал я. – Звучишь, как персонаж «После бала» Льва Т.
Я не стал говорить братику Севе, что Маша Истомина, скорее всего, районная давалка, торгующая краденым. Услышав такое, он перестал бы со мной разговаривать.
– Эту фотографию я сделал, – сказал братик Сева. – Она была здесь ещё раз потом. Мы кушали роллы и пили шампанское.
– Здесь?! Ты пил шампанское с девушкой?
– И кино смотрели.
– Вот это, которое ты всё время пересматриваешь?
– Я не так часто его пересматриваю! «Красотку». Это любимый фильм её мамы.
– Так-так, – сказал я. – А какой у неё любимый? «Все умрут, а я останусь»?
– Ей больше музыка нравится. У неё, знаешь, какая любимая? Ты должен знать… Тебе такое должно нравиться…
Сева долго тёр лоб, но так и не вспомнил. Сомневаюсь, что подразумевался Шопен.
На фото Маша Истомина стояла, прижавшись к стене, которая находилась за моей спиной. Её лицо скрывалось прядями белёсых волос. Сквозь серую маечку просвечивались лисьи мордочки грудей.
– Сева, это провокация. Она или деньги будет из тебя вытаскивать, или украдёт что-нибудь. Ты проверял: вещи все на местах? Тостерница, которую родители тебе подарили на днюху, где?
Братик Сева посмотрел на меня угрюмо, встал и быстро вышел из комнаты. Я остался один на некоторое время. Из темноты коридора он крикнул:
– У тебя закончилось вино.
– Ухожу, – махнул я рукой. – Займёшь мне денег? – Сева всё равно не тратил, а мне пригодятся. Деньгам со мной будет лучше.
Братик Сева перевёл мне деньги, сидя на кухне.
– Подойди попрощаться с братом, – сказал я, стоя в коридоре. – Подойди, сказал!
Естественно, братик не смог дальше бунтовать и подошёл. Я поцеловал его в потный лоб и попросил:
– Будь осторожен.
После, бредя домой, я созванивался с мамой. Она пожаловалась на здоровье, работу, отца, соседей, заваливших забор на её грядки, кота, приходящего ссать с улицы на палас, на подорожание всего, даже туалетной бумаги; пересказала сериал для домохозяек с авантюрным сюжетом, припомнила сон, в котором бабушка жаловалась на шатающийся памятник.
Я ляпнул, что присматриваю холодильник, и осёкся.
– Мы знаем, что ты не живёшь с Севой. Можешь не врать. Я понимаю – у тебя своя жизнь. Не переживай – мы и тебе на квартиру соберём. Ты у нас самостоятельный. Вера не звонит?
– Звонит каждый день. Дура, говорит, что бросила такого классного парня.
– Серьёзно? – В голосе мамы послышалась такая надежда. – Ты всё смеёшься. Что тут весёлого? Можно, я ей позвоню?
– Нет!
Дома случилось кое-что по-настоящему неприятное. Я включил фильм-лекцию о Сергее Нечаеве и открыл вино.
Сюжет был так себе. Нечаева, естественно, позиционировали, как кровавого психопата, развратившего целое поколение недолюбленных мальчиков и девочек. Цитировали куски из катехизиса, приводили мнение о нём толстого депутата, популярного актёра из девяностых и какой-то фигуристки. Потом минут двадцать советский режиссёр, призывающий всех верить в бога, президента и Россию, цитировал самые нудные куски из «Бесов» Фёдора Д. Стилистически Фёдор Д. не выдерживал никакого сравнения с катехизисом.
Демонстрировались фотографии, письма, выписки из уголовного дела. Говорящие головы историков с важным видом произносили все эти банальности про то, что империя готовилась к реформам, а чёртовы радикалы мечтали о взрывах. В итоге гражданская и никакого нам всем Нового года.
Я грыз холодные сосиски и уговаривал Женю Продан немедленно совершить променад. Она отвечала, что никак не может. У отца встреча со старыми приятелями. Будут стрелять из арбалета, играть в футбол, а вечером баня. Женя за хозяйку, хотя всё приготовит повар, а на стол накроют «помощницы по дому», которых у отца семь. Таким образом она отмазывалась уже который раз. Я стал настраивать себя на то, что пора забыть эту игрушечку.
