. Непременно прочтите – и напишите мне, в самом ли деле эта вещь добропорядочная, как мне показалась». И в конце письма: «„В тихой пристани“ умная вещь. Только не следовало бы ее в виде дневника писать. Впечатление оставляет крупное. Во всяком случае не стану забегать, прочтите сами»
84. В сборнике «Памяти А. П. Чехова» (М., 1906) А. М. Федоров передавал слова покойного писателя: «Вот еще тоже интересная книга! – и тоже нигде не пишут об ней и никто ее не знает… Из монастырской жизни рассказы. Теперь уже я не помню хорошенько, но, кажется, фамилия автора была Данилин, причем Чехов уверял, что это псевдоним, что автор, наверное, женщина. – Женская рука чувствуется… Так приятно читать» (С. 169—170)
85.
Пройдет 12 лет, и М. О. Меньшиков (именно он обратил внимание Чехова на книгу Данилова – под этим псевдонимом скрывалась Ольга Александровна Фрибес) противопоставит автора сборника «В тихой пристани» Максиму Горькому (статья «Антипод Максима Горького» – «Новое время», 1912. №12963. 15 апреля). Критик признавался: «Получив от писательницы маленький томик „В тихой пристани“ (дневник монастырской послушницы Веры Николаевны), я, признаюсь, с предубеждением развернул книжку. Есть что-то такое, – к глубокому несчастию, – что и у нас, и у католиков отталкивает от религиозного быта. Святошество в монастырях постепенно вытравило святость. На монаха или монахиню невольно глядишь, как на пустой флакон из-под дорогих духов. Но когда, пересилив себя, я начал читать дневник послушницы, я пришел в восхищение. Да ведь это прелесть! Это свежесть, это поэзия, это настоящее искусство! Как, же это так вышло, что об Н. Данилове, авторе „В тихой пристани“, не кричат в критике и что даже в обществе, литературно образованном, о нем ничего не слышно? <…> Я с изумлением спрашивал себя: как же это – иметь целый ряд литературных поклонников, начиная с таких авторитетных, каковы Полонский и Розанов, – и оставаться в совершенной неизвестности? Русская жизнь, – увы, – соткана из несправедливости и небрежности, – только этим и можно объяснить, что иное яркое дарование остается в тени, когда одновременно публика идолопоклонствует пред весьма сомнительными художниками, а часто и не художниками вовсе». Далее Меньшиков объяснял, почему он не смог откликнуться сразу на подаренную ему книжку, восхитившую его. «Надо заметить, что послушница описывается в данном романе не простая, а великосветская барышня с очень чуткою и восторженною душою, потерпевшая неудачу в своей первой влюбленности. Именно она нуждалась в „тихой пристани“ после жестокого шквала, сорвавшего ее с якорей и чуть не погубившего на розовой заре жизни. Показать тихое отчаяние девичьей души, чистой, как утренняя роса, показать драму неопытности и невинности, незнанья жизни и мучительных догадок, – показать затем, как разбитое сердце девушки снова оживает в монастыре, обвеянное строгими и прекрасными утешениями веры, показать, как это бедное сердце начинает трепетать надеждой и всеми восторгами воскресения, – ибо любовь, – как весна, – вернулась, – всё это тема, признаюсь, слишком тонкая и трогательная для моих критических способностей».
Конец ознакомительного фрагмента.
